— А пускай… Надо же уважить и комиссию. Заслуженные люди тряслись в такой буран, чтобы узнать, довольны ли мы, а вы уставились на них словно бараны на новые ворота, и — ни гу-гу! Так хоть я оправдал их поездку… Пускай теперь выкручиваются!
К вечеру буран стих, взошла луна, на сугробы легли тени деревьев. Вокруг была такая тишь и красота, что просто дух захватывало. С удовольствием юнги строились на улице для поверки. Комиссия выявила лишь мелочи в недостатках службы, и лейтенант Кравцов, судя по его частым белозубым улыбкам, был доволен. И погодой, и собой, и своими юнгами!
В конце поверки Кравцов сообщил:
— Поздравляю! Завтра первый экзамен — сигнальное дело. А сейчас… Юнга Вэ Синяков, выйти из строя.
Из рядов боцманов шагнул Витька. Бац-бац бутсами. Застыл.
— Ваша претензия относительно невыдачи вам, как курящему, табачного довольствия будет особо рассмотрена в авторитетных верхах. А пока мне велено передать всем, что отныне никто из юнг, застигнутый курящим, преследоваться мною и старшинами не будет…
От боцманской команды пружинящим шагом Кравцов приблизился к первому классу рулевых. Издали было слышно, как громко хрустит снежок под начищенными до блеска ботинками лейтенанта… Он скомандовал:
— Юнга Эн Поскочин, три шага вперед… арш!
— Тебя, — подтолкнул Савка друга. — Сейчас врежут…
Голова философа едва доходила до груди лейтенанта.
Кравцов полез в карман, извлекая оттуда бумажник. Вынул из него рембрандтовскую «Данаю».
— Комиссия рассмотрела твою претензию. Велено передать, что против Рембрандта никто не возражает, но эту «Данаю» вешать нельзя. Поищи другую…
Он тут же порвал картинку, а Коля огорчился:
— Где я на Соловках сыщу другую «Данаю»?
В благодушном настроении Кравцов отогнутым пальцем в перчатке нажал на кнопку носа Поскочина:
— Больно говорлив… Иди в строй. Служи дальше…
* * *
На следующий день юнги сняли робы, оделись табельно. Савка шагал в Савватьево, исполненный реши, мости добыть первую пятерку. Его устраивала только пятерка.
С треском провалился на экзамене Федя Артюхов, вышел из класса, почти шатаясь. Товарищи, сочувствуя, шлепками ладоней отряхивали мел с его фланелевки.
— Тройка, — переживал Артюхов. — Ведь я все знал. Уверен! А тут замигал Фокин на Ратьере… Ну, и про, пал сразу!
Московский, как старшой переживал за всех, взывая:
— Первый класс, чтобы ни одной двойки. С соседнего «борта» класс Колесника крепко поджимает! Не сдаваться…
Вызвали Колю Поскочина. Из-за дверей слышались бойкие ответы его, резкий свист флажков на передаче текста, потом защелкал фонарь Ратьера… Поскочин вышел — хоть бы хны:
— Пять!
Дальше пошло как по маслу: пять, четыре, ни одной тройки. Росомаха, гордый за своих, ходил по коридору именинником.
— Финикин, — говорил он, — не будь рыжим… не подгадь!
Вызвали Огурцова. Юнги, провожая Савку, хлопали по плечам, ободряли:
— Ну, ты не подведешь. Это верняк!
На первый вопрос Савка ответил легко. Фокин болел за каждого ученика. Его можно понять: сигнальный старшина с подлодки, он волею судьбы сделался педагогом, а его работу с юнгами принимали люди в больших чинах. На втором вопросе (устройство мостикового прожектора) Савка впервые споткнулся — не сообразил!
— Вы отвечайте конкретно. Проблески света прожектор дает за счет чего? Как рождаются световые точки и тире?
— Включают прожектор или выключают, — ответил Павка.
— Вопроса не знаете. Прожектор на походе постоянно врублен в бортовую сеть. А рефлектор его закрыт ширмами. Движением рычага сигнальщик то откроет их, то закроет.
С передачей флажным семафором фразы «Отбуксируйте меня в гавань, имею пробоину» Савка справился. Потом Фокин отошел подальше от юнги, прижал к групп коробку Ратьера, и в лицо Савке ударил резкий и острый пучок света. Пальцы старшины защелкали клавишами: в проблесках родилось первое слово «прошу»… после чего Савка сбился. Просил повторить.
— Читай заново, — сказал ему Фокин, досадуя на оплошку.
Савка надеялся, что Фокин станет повторять фонарем прежний текст, запомнив это начальное «прошу». Но Фокин целиком перестроил фразу, и в голове Савки все перепуталось… Ратьер, жалобно мигнув, угас в руках доброго старшины.
— Эх, Огурцов, подвел ты меня. А я-то думал…
— Тройка! — прозвучало от стола комиссии.
Савка готов был сквозь землю провалиться.
— Расквасил ты нам все, — выругал его Московский.
Рядом шагал в строю собрат по несчастью Федя Артюхов.
— Прямо зубы стучат, — признался он Савке. — Завтра-то у нас морпрактика. Принимать будет сам Аграмов. По его книгам учились, ему же и отчитываемся. Стыдно, если срежусь.
Федя подарил классу на этот раз пятерку, сразу повеселел.
— — Валяй и ты! — сказал он Савке. — Ничего не бойся.
В кабинете морской практики глядят со стен портреты русских флотоводцев. Пахнет матами и лаками, манильской пенькой; на фанерном стенде висят образцы самых сложных морских узлов. Под стеклянными колпаками замерли модели эсминцев, подлодок и славных фрегатов прошлого. Готовясь отвечать, под портретами вдоль стены уже стояли Джек Баранов — под Нахимовым, Финикин — под Ушаковым, а Савка со своим билетом укрылся под бородой Макарова.
— Кто из вас готов? — спросил их Аграмов.
— Юнга Эс Огурцов готов, — шагнул Савка к столу.
— Без подготовки?
— Без Вопрос первый. Перечислите разновидности шлюпок, какие знаете, и в чем их основные отличия?
— Так. Прекрасно, — крякнул капитан первого ранга, посуровев.
Савке невольно вспомнилась школа. Сдаешь урок по Лермонтову, но смотрит на тебя не Лермонтов, а учительница, которая и сама-то Лермонтова в глаза не видела. А здесь сдаешь экзамен — и перед тобой сидит сумрачный, внушительный, грозный любимый автор твоих учебников. Савка лихо перечислил все баркасы, ялы, тузики, катера, вельботы, двойки, четверки и фофаны. Закончил перечень знаменитой на флоте «шестеркой».
— Сколько «шестерка» берет людей на веслах?
— В тихую погоду до тридцати человек.
— Второй вопрос!
— Есть второй! Где находятся спардек и шкафут?
— Можешь не отвечать, — сказал Аграмов. — Это и любой котенок знает, где спардек, а где шкафут… Лучше подумай: каким способом корабль может избавиться от нарастания на корпус морских микроорганизмов, не прибегая при этом к захождению в доки?
— Надо завести корабль в реку или лагуну с пресной водой, попав в которую морские микроорганизмы отомрут сами по себе.