Ночь была лунная. Счетчики лага показывали 17 узлов, а компасы устойчиво фиксировали курс — 81 градус к норд‑осту.
— Яркий свет… слева по борту, — доложили с вахты.
Большой корабль окружало дрожащее зарево электрических огней, яркие вспышки иллюминаторов. Заметив крейсера, он невозмутимо склонился на пересечку их курса.
— Нейтрал… войны не боится, — гадали на мостиках. Корабли сблизились. Иессен крикнул по‑английски:
— Нация! Какой нации?
И даже радостно отвечали им из яркого света:
— Джапан… Ниппон… Банзай! Хэйка банзай…
К борту «России» подвалила шлюпка. На палубу крейсера, сияя улыбкой, поднимался офицер японского флота, его сабля с певучим звоном бренчала о выступы трапа. Увидев русских, он был ошеломлен. Но тут же отстегнул саблю:
— Вам повезло! Я принял вас за британские крейсера.
Он представился: капитан‑лейтенант Мизугуци, военный комендант транспорта «Кинсю‑Мару», вышедшего из Гензана. Он был настолько уверен во встрече с союзниками, что прихватил и капитана, умолявшего теперь не топить его корабль.
— Я некомбатант, — заверял он русских…
Некомбатанты (подобно врачам, маркитантам, священникам и журналистам) во время войны имели права на особое уважение. Но ведь на «Кинсю‑Мару», где сейчас медленно угасало зарево освещения, могли быть и комбатанты — люди с оружием. Понятно, что каперанг Андреев умышленно задал вопрос:
— А что в трюмах? Назовите груз.
Мизугуци уже оправился от первого потрясения:
— Я не знаю. Кажется, жмыхи, соя… Что еще, Яги?
Капитан Яги закрепил ложь капитан‑лейтенанта:
— Сушеная рыба и сырые шкуры из Гензана.
— Всё? — переспросил Андреев, начиная нервничать.
— Всё, — поклонились ему японцы.
Первая пуля тонко пропела над мостиком флагмана.
Вопрос: комбатанты или некомбатанты?
* * *
С флагмана — приказ: крейсеру «Богатырь» обеспечить высадку «призовой партии» для осмотра задержанного корабля. Среди офицеров на мостике Стемман сразу выделил Панафидина:
— Возглавить партию вам сам бог велел… с вашим‑то знанием японского! Отправляйтесь на «Кинсю‑Мару».
Для мичмана наступил трагический момент:
— Господи, да ведь я учился по шпаргалкам.
— Вот и расплачивайтесь за свои шпаргалки…
Прожектора высветили на транспорте пушки Гочкиса, которых раньше не заметили. Со всех сторон к крейсерам подгребали шлюпки с китайскими кули, которых японцы использовали как переносчиков тяжестей. Неряшливую, голодную, измученную опием и вшами толпу этих кули матросы брезгливо сортировали по внутренним отсекам — это были явные некомбатанты. «Призовая партия» составилась из «сорвиголов», вооруженных ножами и револьверами, каждый матрос имел переносный фонарь. С крейсера «Россия» отваливал катер с «подрывной командой», которую возглавлял лейтенант Петров 10‑й (номер его Панафидин помнил, а имя забыл). Вместе с лейтенантом был взят на катер и капитан. Яги, настойчиво просивший обратить внимание на то, что огни его корабля давно погашены:
— Там никого не осталось. Ваши труды напрасны.
— Это мы проверим, — ответил Петров 10‑й.
Вблизи «Кинсю‑Мару» казался громадным. Долго карабкались по его трапам, на палубе было пусто, а на плите камбуза подгорал противень с картошкой. Кажется, капитан Яги говорил правду. На всякий случай Петров 10‑й указал Панафидину:
— Проверьте отсеки, не осталось ли где людей? Может, кто дрыхнет. А кто и спрятался. Я тем временем заложу взрывчатку под фундамент машин. Бикфорд на какую длину шнура ставить?
— Ставьте минут на пятнадцать горения, — ответил мичман. — Надеюсь, четверти часа мне хватит, чтобы обойти отсеки‑Петров 10‑й спустился в низы транспорта, где было тихо. Отыскивая люки в кочегарки, он в конце длинного коридора услышал бойкую японскую речь. Стал распахивать все двери подряд, пока в одной из кают не застал веселую картину. Был накрыт стол (с шампанским), шесть японских офицеров — в знак прощания с жизнью! — уже успели побрить головы наголо и теперь пировали как ни в чем не бывало.
— Мы ничего дурного не делаем, — сказал один из них. — Закройте дверь и оставьте нас для последнего пиршества…
«Смертники!» Подоспел унтер‑офицер Горышин, у самураев отобрали оружие и спровадили их на крейсера — пленными. В кочегарках — ни души, но котлы еще держали давление, под стеклами манометров напряженно вздрагивали красные и черные стрелки. Тишину, почти невыносимую в этих условиях, нарушал лишь тонкий свист пара. Затолкнув пакеты взрывчатки под фундаменты котлов, Петров 10‑й достал спички:
— Горышин, крикни нашим наверх, что я поджигаю… Пусть они там не копаются, а сразу прыгают по шлюпкам. Заодно проверни вот эти клапаны кингстонов… Крути, крути!
Спичка вспыхнула, и тут раздался крик с палубы:
— Стой! Не взрывать… скорее сюда, на помощь!
Буцая сапогами в железные балясины трапов, отчего в утробе корабля возникало гулкое эхо, лейтенант с унтером Горышиным ринулись наверх, а там Панафидин не может отдышаться:
— В носовых трюмах… полно солдат! С оружием…
С кормы бежали матросы, размахивая фонарями:
— Давай деру… Чуть не устукали! Батальона два сидят в «кормушке», затворами щелкают, будто волки зубами…
Петров 10‑й глянул в носовой люк, позвал:
— Эй, аната! Вылезай… худо будет, взорвем…
Сотни винтовок разом вскинулись кверху из мрачных глубин трюма, японцы при этом издали какое‑то шипение, переходящее в рычание. В корме корабля их оказалось еще больше, чем в носу. Через мегафон лейтенант известил флагмана:
— Комбатанты! Целый полк японских солдат… в полном снаряжении. Никто не выходит… что нам делать?
— Вернуться на крейсера, — донесло голос Иессена.
Матросы налегли на весла, а с «России» выбросили торпеду, и она, сверля воду, устремилась к военному транспорту, палубу которого уже заполнили вооруженные японцы. Взрыв совпал с частным ружейным огнем, который открыли самураи с палубы «Кинсю‑Мару». Первыми их жертвами стали наружные вахты открытых мостиков — рулевые и сигнальщики. Остальных заслоняла броня надстроек и казематов. Комендоры уже били в транспорт, заколачивая в его борта снаряд за снарядом:
— Бей… чего там думать? Не лыком шиты… клади!
С пробоинами в борту «Кинсю‑Мару» медленно тонул, и тут сигнальщики крейсеров стали кричать, почти в ужасе:
— Смотрите, что делают… головы сымают!
На палубе, уходящей в море, самураи убивали один другого саблями, кололи друг друга штыками. С воплями «Банзай!» они погружались в шипящее море.