— Александр Василич, ты такого еще не видел, — сказал Потемкин. — Берегись: стрела пули страшнее, она бьет сильней и дальше ружья, а рана очень опасна… Крючки — во такие!
Суворов прибыл на Дунай после инспекционной поездки вдоль северных рубежей государства. Румянцев своих генералов держал в черном теле, а тут явился «новичок», но уже с такой упроченной славой, какой фельдмаршал своим генералам не давал. Румянцеву явно мешало, что Суворов был на виду у самой императрицы и она его поддерживала, а Румянцева поругивала… Приступая к поиску на Туртукай, Александр Васильевич был недоволен заданием.
— Кажется, — сказал он Потемкину, — мог бы я сделать и большее! За что ж меня в никудышное место посылают?
Был лишь восьмой день пребывания Суворова на Дунае; ему дали свободный отряд в две тысячи человек; сейчас не лавры важны — успех! Он еще раз продумал все. От него ожидают поиска (иначе — рекогносцировки, точнее — набега на Туртукай, где засели 5000 турецкого воинства). Ну что ж! Пора, пора.
За ним катились четыре жалкие пушчонки…
Александр Васильевич решил так: лодки погрузить на телеги и тихонько, без колесного скрипа, перевезти их за семь верст от лагеря, а войску следовать за ними — скрытно. Пришли на место переправы, Суворов объявил всем отдых, накрылся плащом и быстро, как Македонский, заснул под всплески волн. Его разбудили вопли — страшные, леденящие кровь: «Ля-иль-Алла!» Турецкие спаги, нежданно свершив переправу, теперь неслись тучей. Крепко сидя на своих «стульях», они резво смяли донских казаков.
— Во, бесы! — удивился Суворов. — Как ловко воюют!
Он с трудом поспел к карабинерам, которые метким огнем загнали спагов обратно в лодки. Среди пленных достался Суворову знатный старец Бим-паша, мучимый нервной жаждой.
— Дать старцу водки, — велел Суворов и спросил, кто главный в Туртукае, на что Бим-паша, выпив водки, сказал, что в крепости засел любимец султана, паша Сари-Махмед, из мамелюков. — Это правда, что он очень красивый человек? — спросил Суворов.
— Да, он достоин кисти вашего Рафаэля…
Этот писаный красавец лишил Суворова главного — внезапности. По сути дела, его планы уже разоблачены. Любой на месте Суворова занял бы оборону, усилил пикеты и переждал время. Но Суворов решил иначе: он вернул войска на исходные позиции — встал опять напротив Туртукая! Будь в голове Сари-Махмеда даже крупица разума, он будет ждать нападения где угодно, но только не здесь…
— Варить кашу, — распорядился Суворов. Кашу сварили. — Теперь ешьте ее, — велел Суворов. Кашу съели. — Ложитесь и спите.
Пока люди спали, он послал гонца к Потемкину за сикурсом, и тот обещал прислать две тысячи запорожцев со всеми причиндалами коша — с саблями и песнями, с горилкой и бандурами. Суворов ждал-пождал — не слыхать их песен, не звенят за горой бандуры. А пока он ждал, Румянцев сразил его новым приказом: оставить Туртукай в покое, дабы поберечь войско от истребления.
— Я такого приказа не получал, — решил Суворов.
Ночью он посадил пехоту на лодки, конница тихо вошла в воду, казаки, держась за хвосты и гривы, погрузились в теплые волны Дуная. Еще на середине реки их стали обстреливать с батарей, но люди, даже не знавшие суворовской хватки, вдруг поверили, что этот маленький, болезненный человек, скорый в речах и жестах, в ночной сорочке на голос тело с распахнутым воротом и пренебрегавший шляпою, этот человек попусту не станет бросать их на гибель: они уверенно плыли дальше… Суворов выскочил на берег одним из первых!
— Заряжай, — велел он, увидев брошенную турками пушку.
Забили ядро потуже, засыпали порох, поднесли фитиль — трах! — и пушку разнесло вдребезги, всех вокруг перекалечило. Суворов, ничего не слыша от контузии, долго ловил пальцами шпагу, отброшенную взрывом в песок, побежал дальше. Бородатый верзила янычар прыгнул на него сверху, как медведь на комара. Суворов увернулся от ятагана, ткнул врага шпагой в горло, крикнул:
— Хватай его, ребята! — и, прихрамывая, бежал дальше, туда, где бушевала гроза и где он (именно он!) был крайне необходим…
Приказ Румянцева не был исполнен — Туртукай взяли.
— Нам здесь не жить, — сказал Суворов солдатам, — а посему, ребята, бери, что видишь, все наше, а потом — зажигай!
Тяжелые пушки утопили в реке, легкие утащили с собой. «Солдатам досталась столь богатая добыча, что после молебна они горстями сыпали в церковную кружку червонцы». Десять знамен и бунчуков были наградой за дерзость. Суворов отправил Румянцеву донесение; смолоду жаждая поэтической славы, он рапортовал стихами:
Слава Богу, слава Вам!
Туртукай взят, и я там!
Только теперь зазвенели бандуры запорожцев.
Суворов отметил про себя: Потемкин позорно медлителен…
Золотая галера вплывала в кошмарные дунайские сны.
— Кто зовет меня? — мучился Потемкин. — Господи, неужели это смерть подплывает ко мне? Умирать-то вроде и тяжко…
Румянцевская армия дружно форсировала Дунай… Потемкин спрыгнул с понтона на вражеский берег, турецкая бомба, крутясь и воняя запахом, взрыла неподалеку прибрежный песок… Взрыв! А сзади крики: «Назад, назад!..» Что происходит, черт побери? Румянцев, оказывается, решил, что место переправы выбрано неудачно, и отодвинул армию обратно. Снова бросок. В конце его Потемкин, уже ошалевший от команд и крови, сидел под кустом, гребнем вычесывал из волос зловонную речную тину и водоросли. При этом он матерно ругался. В самом деле, когда врага начинают бить одними «демонстрациями», враг разбит никогда не будет. Только в июне дивизиям Потемкина удалось взломать фронт под Силистрией.
— Один черт, — не удержимся, — накаркал он Салтыкову.
— Видит Бог, что так, — отвечал тот Потемкину…
Балканы оставались недоступны, а там, за Балканами, их так ждали славяне. Силистрия не сдавалась. Румянцев приказал: отходить снова за Дунай. Здесь фельдмаршала настиг рапорт Суворова: «Слава Богу, слава Вам!..» Понятен и гнев Румянцева: ведь так могут рапортовать люди, решившие над ним позлорадствовать.
Он принял Суворова в своем походном шатре.
— Какой был отдан мною приказ?
— Оставить поиск Туртукая и уйти за Дунай.
— А что сделано?
— Я не ушел и Туртукаишко взял.
— Клади шпагу на стол. — Суворов положил. — Под суд тебя! Все…
Суворов отъехал в Яссы и заболел. Не «дипломатической» болезнью, а самою настоящей. Потемкин разыскал его в каком-то грязном хлеву, где вокруг ложа квохтали куры с цыплятами. Суворов жалобным голосом сказал, что, если он виноват, пусть и расстреливают себе на здоровье.
— Утешусь тем, что за Дунаем все-таки побывал.
— Ты погоди, — удержал его Потемкин. — С Румянцевым служить никогда не скушно, зато трудненько. Был тут при штабе такой капитан Михаила Ларионыч Голенищев-Кутузов, тоже великий пересмешник. Румянцев анекдотов его не стерпел, и Кутузов в Крыму оказался — берег у Ялты сторожит! Я тоже, брат, немало шутил, так Румянцев грозился меня на оглоблях повесить… А ты, Александр Василич, что сотворил? Мало того, что Туртукай взял без спросу, так еще и стишками сблудил… Иль в Сумароковы готовишь себя?