— Почему Зиновий так и не созвал военного совета? Даже младшие флагманы не извещены о тактике пред стоящего боя… Господа, но ведь в наше время даже в ресторан с дамою никто не ходит без четкого плана!
— Прём на рожон, — сказал лейтенант Кржижановский.
— Игра в рулетку, — добавил лейтенант Богданов.
— А не продуемся? — спросил мичман Кульнев.
Игнациусу пришлось вмешаться, чтобы разговор не перешел в открытую брань по адресу адмирала. К ночи транспорта прятались внутри боевой эскадры. Корабли тушили топовые огни на мачтах, а гакабортные фонари светили вполнакала. Переговоры велись клотиковыми «мигалками». И только госпитальные суда, с женщинами в командах, оснащенные лечебными кабинетами, операционными и аптеками, несли на себе полное освещение, отчего над ними постоянно струилось до небес волшебное мирное зарево. В небе ярко отпечатался Южный Крест, но уже завиднелась Большая Медведица, напомнив морякам о милой покинутой родине. От Петербурга до этих мест было уже семь часов разницы во времени по долготе, и Коковцев ночью живо представил себе квартиру на Кронверкском проспекте, залитую утренней свежестью; Ольга в халате, чуть позевывая, делает бутерброд для Игоря; Никита, наверное, марширует из дортуаров Морского корпуса в классы по навигации, а старший сын…
Старший здесь, он рядом, по траверзу — на «Осляби»!
Вровень с «Суворовым», загребая носом толщу океанской воды, нерушимо и тяжко проплывал «Ослябя». В эту первомайскую ночь Коковцев вложил в бумажник фотографии жены, уже недоступной, и своих детей, очень далеких от него.
Руку привычно облегал браслет: ПОГИБАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ.
…Я, читатель, не рискну описывать всю полноту сражения при Цусиме, желая показать лишь те события, которые могли войти в кругозор одного героя, и этим я, конечно, сужаю подлинную картину боя до самых критических крайностей.
* * *
Корабельные сберкассы уже вывесили объявления: вкладчиков просим забрать свои деньги! Было достаточно жарко…
В кают-компании «Суворова» офицеры прикончили ящики с пивом, купленным в Ван-Фонге с немецкого углевоза. Эскадра миновала Формозу и Филиппины, но еще никто не знал, куда поведет ее Рожественский. Это неведение главного вопроса порождало массу соображений. Среди офицеров имелось немало сторонников обойти Японию даже с восточной ее стороны.
— На худой конец, — утверждалиони, — можно обогнуть и Сахалин, чтобы прошмыгнуть Татарским проливом.
— Ого! Через Федькин огород до Парижу?..
Коковцеву эти разговоры прискучили:
— У нас есть наикратчайший путь: мимо Цусимы…
Днем флагман пытался эволюционировать, но корабли Небогатова маневрировали скверно, и Зиновий Петрович, не стыдясь сигнальщиков, обложил коллегу матом, сказав: «Из всех видов построений Николаю Иванычу удается пока один — куча…» С мая адмирал хотел догрузить корабли углем с транспортов, заранее оповестив эскадру, что это будет последний аврал перед боем. Но появилась резкая качка, бункеровку пришлось отложить. Справа по борту сгинули острова Лиу-Киу, южнее остались острова Миу-Киу, принадлежащие микадо. Сыпал неприятный дождик, барометры предсказывали понижение температуры. После пребывания в тропиках люди недомогали: кашель, ломота в костях, судороги в мышцах. Флагманский врач настаивал, чтобы команды облачились в сукно. Ночью горизонт пронзало росчерками молний. Термометры показывали плюс двенадцать. Санитары таскали по кубрикам касторку, хинин и аспирин для заболевших матросов. Классные специалисты и кондукторы (кроме машинистов и кочегаров) прицепили к поясам заряженные револьверы. Утром врачи гнали офицеров обратно по каютам, чтобы надели походные тужурки:
— Как вы можете в кителях? Вы же простудитесь…
Туманное утро началось последней бункеровкой. Корабли поглощали в разъятые прорвы бункеров свой хлеб насущный — уголь! Главная забота: как бы распихать его по отсекам побольше, а где выспаться — об этом старались не думать. Дождь прибил на палубах черную пылищу, она тут же превратилась в черную слякоть. Как бы люди ни стремились к чистоте, все равно разносили ногами эту грязь по жилым отсекам, рубкам, трапам и мостикам. Усталые матросы отмахивались:
— Вот сделают нам крантик — и враз отмоемся…
Перегруженные углем, броненосцы настолько осели своими брюхами, что издали напоминали плоские мониторы. Эйлер стал доказывать Коковцеву, что, утопив броневые пояса, корабли оставили снаружи только незащищенные борта:
— Теперь это даже не броненосцы, а корабли какой— то еще никому неведомой в мире классификации.
— Сам вижу, — огрызнулся Коковцев. — Но ты пойми, что надо выдержать бой и добраться до Владивостока…
Их перебранку пресек истошный вопль сигнальщика:
— «Ослябя» несет сигнал: СЛОМАЛАСЬ ШЛЮП БАЛКА.
Итак, Фелькерзама не стало! Но флаг покойника продолжало трепать ветром на грот-стеньге «Осляби» -Рожественский пожелал скрыть эту смерть от экипажей. Втиснутый в запаянный свинцовый гроб, младший флагман лежал под судовыми иконами, отныне его уже ничего не касалось… 12 мая адмирал отпустил в Шанхай все транспорта, оставив при эскадре лишь три быстроходных. На боевых кораблях сооружали ограждения от осколков, составленные из противоминных сетей, из баррикад матросских коек, свернутых в крепкие плотные коконы. Среди офицеров не утихали споры: какой путь изберет Рожественский мимо Цусимы — пойдет ли он вдоль берегов Кореи проливом Броутона или проливом Корейским у берегов японских?
Флагманский штурман Филипповский сказал:
— Идти надо у берегов Японии, ибо пролив Броутона сужается к северу, а Корейский расширяется, как воронка, что и выгодно нам для развертывания к бою…
Тактически это верно! Броненосцы погружались в океан по самые носовые башни, потом их форштевни возносило кверху, с покатых палуб схлестывало за борт пенные каскады свирепой воды. Качало. В офицерском буфете звенела посуда. Все удивлялись, что эскадра едва тащилась на пяти узлах. Чем это вызвано? Нашлись умники, подсчитавшие, что на такой скорости соприкосновение с Того у Цусимы возможно 13 мая — в пятницу. Старший офицер Македонский высмеял эти расчеты:
— Господа, внесите поправку на суеверие! Зиновий Петрович нарочно убавил обороты винтов, замедлив эскадренный ход, чтобы ни в коем случае не сражаться тринадцатого числа, да еще в пятницу… Встреча с эскадрою Того может произойти не раньше четырнадца того мая — в субботу!
Рожественский не покидал штурманской рубки «Суворова"; полеживая на диване с папиросой в зубах, флагман читал на английском языке Блаватскую — о фокусах индийской магии.
— Добрый вечер, — сказал он Коковцеву. — Что там?
— Пока все тихо. Японцев в эфире не слыхать.
— А вам не кажется, милейший Владимир Василь евич, что от самой Формозы японцы нашей эскадры не могли видеть?
— Согласен. Визуального соприкосновения не было. Но зато нас под хвостом усердно обнюхивали англичане…