Лукьянов присел возле перископа, мягкая каучуковая оправа окуляров почти с нежностью облегла его лицо.
— «Адмирал Шеер»! — определил он по силуэту.
— А ты как думал… он самый. А за «Шеером»… видишь?
Лукьянов крутанул рукояти перископа.
— Сам «Тирпиц», — произнес тихо, словно не веря.
Перископ был опущен. (В охранении. «Тирпица» шел и «Хиппер», но с подлодки «К-21» этот тяжелый крейсер замечен не был) — Хорошо, что мы не польстились на эсминцы, — сказал Лунин. — По малому бить — только кулаки расшибешь. Будем готовить атаку на «Тирпица». А сначала нырнем под эсминцы!
«К-21», прорвав охранение, прошла под днищами вражеских миноносцев, сближаясь с линкором. Шум могучих винтов, сотрясавших сейчас пучину, слышал на подлодке теперь не только акустик, — эти ревущие содрогания бронзы и воды, взорванной вращением лопастей, слышали теперь все на подводном крейсере. Суеты не было. Сработавшийся экипаж не нуждается даже в командах.
Люди четко выполняют все то, что от них требуется. Но они еще не знают — кто там, наверху?..
Перископ снова воздет над баламутью океана.
— Во, черт бы их всех побрал! — выругался Лунин.
— Что там, Николай Александрович?
— Идут на зигзаге. На очень сложном, и несимметричном, галсируя постоянно. Нам будет трудно рассчитать углы атаки…
Носовые торпедные аппараты уже готовы к залпу.
— Прекрасно, — заметил Лунин. — Будем выстреливать из носовых. Там как раз лежат шесть штук, изготовленные на крупную дичь… Комиссар! — позвал Лунин.
— Есть! — Лысов тронул пилотку на голове.
— Пройдись по отсекам. Скажи ребятам, что мы атакуем «Тирпица».. Скажи, что идем прямо на флагмана! Сейчас будем наводить хандру на Гитлера… Ясно?
— Есть. — И комиссар уполз в круглую люковину поста.
— Начнем работать, — произнес Лунин, склоняясь над планшетом для расчета боевой атаки.
Было 17.36, когда Сметанин доложил ему:
— Пеленг меняется… эскадра переходит на другой курс.
Там, наверху, совершили поворот на норд-вест. «К-21» пришла на контркурс с линкором. Все внимание Лунина сосредоточено было только на «Тирпице»:
— К повороту… упустить его нельзя. Мне только он… только он нужен сейчас… на других я плевать хотел!
Воля командира, бесстрашие подводника, анализ математика, расчет геометра, сноровка практичного, ловкого человека — немало качеств надо проявить сейчас, чтобы выйти (только выйти) на дистанцию торпедного залпа.
— Еще раз гляну! — сказал Лунин, поднимая перископ.
Пятнадцать раз был поднят над океаном всевидящий глаз крейсера. Это был страшный, гибельный, но оправданный риск! Ведь поднятый перископ реял сейчас над морем, сигналя врагу белой косынкой предательского буруна…
Пятнадцать раз в голове Лунина складывались, подвергались критике и отшлифовывались, как алмаз, алгебраические расчеты атаки.
— Ну, кажется, готовы, — передохнул он. — Вперед… на двух моторах.
Будем выходить на пистолетную дистанцию.
— Это верняк, — кивнул Лукьянов.
— Не хвали, они могут еще отвернуть. Ты же сам видел, какие они там кренделя выписывают…
Лунин откачнулся от перископа:
— Все! Самое трудное позади. А выстрелить и дурак сумеет!
…Для Лунина и команды его «К-21» сейчас из-за борта «Тирпица» вставали судьбы кораблей каравана PQ-17!
По стволам шахт бесшумно скользили электролифты.
В арт-погребах «Тирпица» на мягких манильских матах дремали громадные — в обхват человека — заряды главного калибра.
А вот и он сам, этот калибр: задернутые от брызг чехлами, настороженно досыпали свой мрачный сон перед пробуждением боя крупповские громилы башен.
В адмиральском салоне «Тирпица» покойный полумрак, лампы-бра отражают инкрустации переборок, тихо бренчит хрусталь в буфетах. Электрокамины отбрасывают лживый свет (эрзац настоящего огня) на полированную обшивку.
С громадного портрета глядится в глубину корабля Гитлер, скрестив руки на неприличном месте.
В прачечных крутятся барабаны, простирывая 2400 штук матросского белья из суровой нитки.
Хлебопеки кончают выпекать порцию хлеба к ужину, и скоро в адмиральском салоне запахнет теплыми ароматными булочками.
Вся жизнь линкора творится сейчас наверху, в просторных рубках корабля, похожих на научные лаборатории, где люди (не в белых халатах) заняты сложнейшими расчетами, ведущими к одной цели — к убийству, к разорению, к грабежу, к панике на океанских коммуникациях…
Несокрушимость этой жизни, подчиненной регламентам вахт, кажется, пропитывает даже молекулы брони, и потоки электронов, что струятся сейчас в обмотках динамо, в редукторах мощных раций, словно убеждают каждого, что «Тирпиц» всегда постоянен, он несокрушим, как и сама гитлеровская империя!
Золотые ножны кортика колотятся по бедру адмирала. Руки его, когда-то молодые, теперь испещрены венами усталости от этой жизни. Под ладонями нежно скользит бархат поручней салонного трапа. Еще трап. Опять трап…
Этим трапам не будет конца. Тяжелая заслонка бронированной двери пропускает адмирала, гулко бахая за его спиной, тут же задраенная. Автомат, щелкнув, включает свет в рубках…
— Следующий поворот — все вдруг! — следует приказ. — Кильватер ломать, корабли в пеленг. И галс менять снова…
…Лунин отдал бы всю свою жизнь — лишь бы слышать сейчас эти слова. Но только рев винтов, только содрогание брони — больше ничего не слышит пучина.
— Курсовой пятьдесят пять, — напомнил Сметанин.
— А до залпа всего три минуты, — подсказал Лукьянов.
Напряжение на «К-21» достигло предела. Еще никогда лодки Северного флота не сталкивались с таким противником, еще никогда атака не проходила с таким невероятным риском. Эскадра над ними все прослушивает через «нибелунги», она все просматривает через зеркальные «чечевицы» оптики… «Неужели командир опять пойдет на риск и поднимет перископ?»
— Да, подниму, — сказал Лунин.
Он потом благословлял этот священный риск. Через панораму перископа Лунин увидел воздетые над мачтами «Тирпица» громадные полотнища флагов — сигнал флагмана к общему повороту всей эскадре… Лунин чуть не застонал:
— Опять поворот… все вдруг! Только бы не влево, — взмолился он, — только бы не влево. Иначе они уйдут от нас…
В центральном посту воцарилась страшная тишина. Что наверху? Куда они повернут сейчас?
— А сколько до «Тирпица»? — спросил Лукьянов.
— Примерно сорок пять кабельтовых, стрелять уже можно…
Океан гудел от ударов лопастей винтов. Инженер-механик В. Ю. Браман стоял в этот момент между Луниным и сверхсрочником Соловьем, управлявшим горизонтальными рулями; он вспоминал потом: «Я заметил, что у боцмана лодки, мичмана Соловья, как-то подергиваются плечи, я положил ему руку на плечо и почувствовал, что мичмана бьет мелкий озноб. Понемногу боцман успокоился… Не боится ведь только тот, кто ничего не понимает в окружающей обстановке или круглый дурак».