Я пытался поговорить об этом с ребятами – они ответили мне, что это мерзость. «Если вам противно толстеть, садитесь на диету», – сказал я. «И ты туда же?» – обиделись они. «Нет, конечно, – возразил я, – но если у нас нет выбора, почему бы не толстеть радостно и любознательно? Это ведь тоже опыт, не так ли?» Они посмотрели на меня как на полоумного.
Вы можете понять меня лучше их, хоть Вы – другое дело, Вы творите намеренно, с гордостью, в неком умственном трансе, Вы перечитываете написанное с увлечением, которое я вряд ли смогу испытать, глядя на свое пузо, – и Вас, я знаю, не оставляет чувство, что Ваше творчество больше Вас самой. Вот и мое творчество больше меня.
Когда у меня хватает духу посмотреться нагишом в зеркало, я силой заставляю себя преодолеть ужас, который внушает мне это отражение, и подумать: «Это я. Я – одновременно то, что я есть, и то, что я делаю. Никто, кроме меня, не может похвалиться таким свершением. Но неужели все это сделал я, я один? Быть того не может».
Насколько мне известно, Вы сейчас работаете над 65-й рукописью. Да, романы Ваши не очень объемистые, согласен. И все же, глядя на свои 65 томов, Вы думаете, наверно, то же самое: не может быть, что все это написали Вы, Вы одна. И это не конец, Вы будете писать еще и еще.
Я надеюсь, что Вы не сочтете меня умалишенным или невежливым.
Искренне Ваш
Мелвин Мэппл
Багдад, 11/04/2009
Признаюсь, я была тронута тем, что он написал о моей статье в «Нью-Йорк таймс». «Vanitas vanitatum sed omnia vanitas» [17] . В остальном же, хоть я и поняла, что он хотел сказать, мне было как-то не по себе от сравнения моих чернильно-бумажных детей с его жирами. Гордыня во мне готова была дать отповедь: помилуйте, я пишу в аскезе и голоде, отдаю все силы, физические и душевные, чтобы достичь вершин вдохновения, а толстеть, даже в таких колоссальных пропорциях, надо полагать, далеко не столь тяжкий труд.
Но о таком резком ответе не могло быть и речи. Поэтому я предпочла понять его буквально.
Дорогой Мелвин Мэппл,
Я сейчас работаю над 66-й рукописью и просто потрясена меткостью Вашего сравнения. Ваше письмо навело меня на мысли об авангарде современного искусства – я имею в виду боди-арт.
Я знала одну студентку художественного коллежа – эта девушка в качестве курсовой работы решила из анорексии, которой она страдала в то время, создать произведение искусства. Она терпеливо фотографировала свое худеющее с каждым днем тело в зеркале ванной комнаты, записывала неуклонно снижающиеся показатели веса и количество выпадавших за день волос, зафиксировала дату прекращения месячных и т. д. Свою работу она представила без комментариев, в виде силлабуса, где были только снимки, даты, цифры веса, клочья волос – до самого конца, означавшего в ее случае не смерть, а всего лишь сотую страницу, так как именно это число страниц должна была содержать курсовая. У девушки едва хватило сил защитить ее перед комиссией, которая поставила ей высший балл. После этого она легла в клинику. Сейчас ей гораздо лучше, и я не исключаю, что ее студенческая работа во многом способствовала выздоровлению. Больным анорексией нужно не осуждение, но констатация их недуга. Девушка нашла весьма остроумный способ это сделать, заодно решив всегда непростую для студентов проблему курсовой.
Mutatis mutandis [18] Вы могли бы последовать ее примеру. Я не знаю, запечатлен ли на фотографиях Ваш набор веса до сих пор, но если нет, еще не поздно начать. Записывайте цифры и все физические и психические симптомы Вашей эволюции. У Вас наверняка есть фото той поры, когда Вы были худым, – поместите их на первых страницах альбома. Продолжая толстеть, Вы сможете делать все более впечатляющие снимки. Старайтесь заснять те части Вашего тела, где полнота особенно наглядна. Но не пренебрегайте и «отстающими» участками, такими как ступни, – они, конечно, раздулись меньше, чем живот или руки, но Ваш размер ноги наверняка тоже увеличился.
Знаете, Мелвин, Вы правы: Ваш излишний вес – это Ваше творчество. Вы на гребне волны современного искусства. Начинайте работать безотлагательно, ибо в Вашем случае процесс не менее интересен, чем результат. Для того чтобы корифеи боди-арта признали Вас своим, думаю, нужно также записывать все, что Вы едите. В случае юной анорексички с этим пунктом было просто: каждый день одно и то же – ничего. В Вашем же случае, боюсь, это будет несколько утомительно. Но не унывайте. Думайте о творчестве, которое должно быть единственным смыслом жизни художника.
Ваш друг
Амели Нотомб
Париж, 21/04/2009
Сама не знаю, в каком настроении отправляла я это письмо. Я затруднилась бы сказать, что в нем было от души, а что иронично. Мелвин Мэппл был мне симпатичен и внушал уважение, но с ним у меня была та же проблема, что и со 100 % рода человеческого, да и нечеловеческого тоже, – граница. Вот, скажем, знакомитесь вы с кем-то, лично или по переписке. Первый этап состоит в констатации существования друг друга – и чаще всего вы бываете очарованы. На этой стадии вы – Робинзон и Пятница на необитаемом острове; вы смотрите друг на друга в изумлении, в восторге от того, что в этом мире есть кто-то другой – такой другой и такой близкий одновременно. Ваша жизнь стала полнее, чем когда-либо, с его появлением, и вас захлестывает волна чувств к этому посланцу небес, с которым можно поговорить. Вы нарекаете его сказочным именем: друг, любимый, товарищ, гость, коллега – по обстоятельствам. Царит идиллия. Череда совпадений и различий («Совсем как я! А у меня наоборот!») поражает и переполняет детской радостью. В упоении вы даже не замечаете, как надвигается опасность.
* * *
И вдруг он – здесь, рядом, у вашей двери. Разом протрезвев, вы не знаете, как сказать ему, что его сюда не звали. Не потому, что вы его больше не любите, нет, но вы хотели бы, чтобы он был другим, не таким, какой он есть на самом деле. А он между тем уже слишком близко, как будто хочет стать с вами единым целым.
Понятно, что придется расставить точки над i. Сделать это можно по-разному, кратко или развернуто, в открытую или обиняками. Но, как бы то ни было, это нелегкий путь. Более чем в двух третях случаев отношениям не удается дойти до конца. И тогда – интимность, или обида, или молчание, порой и ненависть. И напрасно объясняют все нашей лживостью, полагая, что, будь дружба искренней, этого не случилось бы. Неправда. Этот кризис неизбежен. Даже от всей души любя человека, мы не готовы впустить его в свое личное пространство.
Еще одно заблуждение – думать, что при переписке подводные камни вам не грозят. И это не так. Войти и расположиться можно не только через дверь. Я уже потеряла счет корреспондентам, которые, по их уверениям, делали то или другое в точности как я, писали как я. А вот Мелвин Мэппл отождествил себя со мной весьма оригинальным образом.