— Что-то он к вам зачастил, — сделал вывод Свенельд. — Значит, схоронился где-то недалеко от вас.
Простя молчала, теребя край вышитого передника, и Свенельд стал озираться, выискивая взглядом Малкиню. Неизвестно, подсмотрел бы ее помыслы волхв или бы смолчал, но что от Прости Свенельд ничего не добьется, было ясно.
Тем не менее Свенельд заверил, что зла на людей из Сладкого Источника они не держат, вот оправятся немного и дальше поедут.
Но не поехали, решили прочесать округу. Раз за разом уходили в лес, но все было спокойно. И Малкиня куда-то уходил. Когда его хватились в первый раз, Свенельд заволновался, велел искать. Впрочем, к вечеру Малкиня вернулся как ни в чем не бывало. Заметив суровый взгляд посадника, даже пошутил:
— Неужто думал, брошу тебя?
Потом признался, что искал еще источники живой и мертвой воды. Но по его виду Свенельд понял, что поиски те были тщетными. Однако когда Свенельд сказал, что, похоже, они тут задержатся — согласно кивнул. Селение большое, неплохо бы и тут крепостцу возвести да оставить кого из своих.
Когда Свенельд сообщил об этом решении на сходке родовичей, те только переглядывались. Но та же Простя неожиданно поддержала Свенельда, заявив, что под защитой русичей им не будет опасен Мокей. Малкиня потом подтвердил Свенельду, что тут и впрямь опасались лесных стрелков. Вот Свенельд и отрядил кое-кого из дружины возводить укрепление, а сам дальше двинулся. Больше всего ему хотелось еще порыскать по лесу да поискать чародейскую воду. Ну, и с древлянами лад навести. Второе ему удалось получше первого. А там и Малкиня стал торопить его, напоминая, что срок их на исходе и пора возвращаться.
Возвращаясь, они опять прошли через селение Сладкий Источник. К удовольствию Свенельда, его дружинники вполне мирно работали тут, а еще оказалось, что выхаживавшая раненого Фроди Простя прониклась к варягу нежным чувством. Она-то не красавицей была, пригожий Фроди с его-то внешностью мог и какую иную кралю себе присмотреть, однако разве поймешь этих странных христиан? Вон голубыми глазищами так и следит за Простей, куда бы ни пошла. Свенельду сообщили, что эти двое все время рядышком держатся, Простя даже светиться от счастья начинает подле выхоженного ею варяга, да и Фроди как будто всем доволен. Свенельду он сказал:
— Я понял, что неразумно мне тут будет открыться, в кого верую. А так здешние древляне — люди как люди. Жить с ними можно.
— А жениться тебе не пришло ли время, соколик? — подмигнул Свенельд, кивнув в сторону кормившей во дворе кур Прости. И видя, как покраснел его дружинник, пообещал переговорить с молодкой.
Простя тоже вспыхнула, когда сам посадник пришел к ней сватом. Даже хорошенькой ему показалась. Надо же, значит, не зря в песнях поется, что Лада особо щедра на любовь, когда девица витязя от ран выхаживает. Но Простя не была обычной девкой, она была оставленной женой Мокея вдовьего сына, который возглавлял лесное воинство. И она крепко задумалась после разговора с посадником. То, что Фроди был ей мил, это одно. А то, что Мокей все еще ее мужем считался, — не давало ей возможности обручиться с кем-то иным. Да и Мокей не позволит ей подобного, это будет угрозой селищу.
Наверное, Свенельд и ожидал от нее чего-то подобного, поэтому не был особо удивлен, когда Простя опять пришла к нему на беседу.
— Мой муж Мокей не в ладу с селищем, я уже говорила. Но у него немалая сила, и если он узнает, что я себе иного мужа завела… да еще с Руси… Плохо будет Сладкому Источнику.
— Беда, — развел руками варяг. — Горько мне будет вас разлучать с полюбившим тебя Фроди, ну да что поделаешь. Я ведь лишней крови приютившим меня не желаю. А Мокей, как я понял, не простит, если его жену другому отдадут. Но ведь говоришь, он сам тебя бросил?
— Бросить-то бросил, но…
Она замолчала.
Свенельд тоже молчал. Ждал, и Простя видела, что он ждет. И она решилась. Пообещала переговорить с родовичами, и как они решат… Ну раз Простю тут уважали и считались с ней, то у Свенельда была крепкая надежда, что она их уломает. Он же понемногу велел своим собираться, да и Фроди приказал быть готовым к отъезду. Когда тот узнал, что уедет — вмиг в лице поменялся, даже глаза как будто потемнели от боли.
«Ништо, — отходя от застывшего в горестном оцепенении парня, думал Свенельд. — Это тебе за погубленную чародейскую воду. Ну иди теперь, моли своего Распятого, чтобы у Прости ради тебя все вышло».
Малкиня со стороны наблюдал за происходящим. Он понимал хитрость Свенельда, но в чем-то даже одобрял его. И когда родовичи, просидев допоздна над коптящей лучиной и посовещавшись, взялись все же помочь Свенельду, он только усмехнулся хитрости посадника. Сам Малкиня в своих походах в лес уже выявил, где таятся стрелки, выдавать их не стал, однако он и иное проведал: именно этот Мокей травил некогда жившую тут Малфриду, именно он отдал ее на позор и поругание. А этого Малкиня простить ему не мог. Поэтому он и не предупредил лесных стрелков, что на них готовят облаву, однако и не примкнул к ее участникам. Остался в селище, сидел у реки, где уже был отведен от воды ров и высился первый поверх срубной башни, в какой должны были остаться люди Свенельда с христианином Фроди во главе. Ведь теперь Свенельд Фроди с собой не звал, даже был доволен, что все так сложилось и его человек с родовичами-древлянами через Простю сойдется. А вот Малкиню огорчало, что в древлянском лесу за старшего христианин остается, но все одно вмешиваться не хотел. В конце концов, понимал, что Свенельд обходится с древлянами лучше, чем можно было ожидать. И Малкиня, перестав размышлять о местных делах, думал о Малфриде, о том, как там она.
Поэтому он не особо принимал участие в последовавшей затем свадьбе Прости и Фроди. Подловленных в лесу стрелков кого перебили при нападении, кого взяли в полон для продажи на рынках рабов. На самого Мокея Малкине было любопытно поглядеть, а как увидел — сразу признал. Именно этот парень некогда привез Малфриду в Искоростень, именно он ее ненавидел страшно. Но и опасался. Это Малкиня понял, когда, уйдя от свадебного развеселого пира, прошел к пленным и, рассмотрев затравленно озиравшегося, заросшего бородой предводителя мятежников, сообщил, что того теперь отдадут на суд чародейке Малфриде. От пленника так и повеяло почти безумным ужасом, потом он пополз в ноги волхву, стал умолять убить его, казнить, уничтожить, только бы не ведьме проклятой в руки попасть. Малкиня ушел, ничего не сказав. В этом Мокее было много силы, много смятения, а еще больше злости. Страшный человек. Лучше бы Свенельд его и впрямь казнил. Малкиня подумывал сообщить о том Свенельду, да только посаднику так надоела донимавшая его мольбами о помиловании мать пленного, что сам приказал повесить Мокея на суку. Того уже даже притащили, старая Граня волком выла, понимая, что сына ее единственного сейчас жизни лишат. Но за бывшего мужа стала просить Простя: мол, не порти нам праздник смертоубийством, посадник, мол, Граню мы угомоним, успокоим, да она и сама уймется, если оставишь жизнь Мокею.
Вот такой свадебный пир получился в лесу. А как отгуляли, так и в путь отправились. Покидали покоренное селище, причем расстались почти друзьями, их провожали как дорогих гостей, вышли всем родом. Свенельд довольно улыбался. Ну что ж, если весть пойдет по лесам, что с Русью вполне мирно можно ужиться, авось и не станут древляне в спину бить. Да и воды чародейской хоть и немного, но Свенельд все же раздобыл. Надобно теперь беречь ее как зеницу ока.