Колдовской сон не позволял людям услышать хоть звук — ни шорох, ни хлопанье крыльев, от которого колебался воздух в избе, ярче вспыхнул и заметался огонь в открытом очаге. В этих звуках растворился и еще один — шуршание и какой-то негромкий треск, с каким выбралась из калиты коричневая засушенная рука Кощея. Пробежалась на тонких когтистых пальцах по телу спавшей ведьмы, нечаянно — а может, преднамеренно? — царапнув ее по лицу. Но Малфрида от этого лишь заворочалась во сне, нахмурилась. И почти охнула, когда коричневая лапа схватила ее за ворот рубахи, тряхнула так, что у древлянки запрокинулась голова, замоталась из стороны в сторону.
Кощеев оберег предупреждал об опасности, о присутствии рядом чужого чародейства. Лапа не могла думать, она знала только, что должна упреждать ту, кого надлежало охранять. Кому тут грозила опасность — мертвая конечность не знала, а вот скинуть чары со спящей женщины обязана была.
Малфрида так и не поняла, что происходит, но ей было неудобно и даже больно, так ее трясли.
— Да отвали ты, постылая! — заворчала сонно, когда эта мерзость почти вскинула ее, удерживала на подкашивающихся ногах. Так хотелось опять упасть на мягкие шкуры, на приятно шуршащее под ними свежее сено. Не позволили. И Малфрида все же открыла глаза.
Она поняла, что стоит у откинутой занавески, а эта когтистая лапа трясет ее, став почему-то куда больше, чем ранее, сильно держит ее. Вроде бы все тихо — вон спят все. Ольга почему-то на полу. Это удивило Малфриду, и она окончательно очнулась от дремоты. И тут же поняла, что что-то происходит. Что-то необычное и зловещее. Порывы воздуха, мелькание света и тени, всполохи огня, чье-то темное и недоброе присутствие. Звуки вверху…
Малфрида резко вскинула голову и увидела, как огромный светлый в рябинку филин медленно и упорно поднимает к продуху в крыше покорно обвисшее тело Святослава. Она закричала. Сперва просто вскрикнула, пораженно и испуганно, потом с яростью.
Филин только зыркнул, чуть повел головой в ее сторону, и Малфрида увидела, как искра сверкнула в его желтых страшных глазах. Клюв раскрылся, как будто в крике, но и показалось одновременно странное: если бы птицы могли ухмыляться, Малфрида бы решила, что он ухмыляется — торжествующе и злобно. В следующий момент раздался пронзительный и оглушающий хохот филина. Малфрида на миг сжалась, отступила, испугавшись так, как давно не пугалась. Дрожь проняла при мысли, что эта странная птица как будто узнала ее, как будто торжествует. А еще поразило, что от подобных криков и шума никто не проснулся. Все спали как неживые, словно Дрема всех свалила и связала с необычной для нее силой.
Но, отвлекшись на проснувшуюся чародейку, филин немного отклонился в сторону, его большое крыло зацепило кровлю, сверху посыпалась зола, но и сама птица со своей ношей не смогла вылететь. Забила огромными крыльями, опять описала круг под стрехой, медленно и неуклюже, отягощенная своей ношей. Святослав бессильно висел, удерживаемый за складки рубашки на груди, голова по-прежнему откинута, руки и голенькие ножки чуть покачивались. Да жив ли еще маленький князь? Он не двигался, покорившись этому наваждению и чародейству. Ибо Малфрида уже не сомневалась, что вокруг разлиты немалые чары и только подвластная иной силе когтистая коричневая лапа другого чародея оказалась способна сопротивляться волшебству.
Рука Кощея по-прежнему удерживала ворот Малфриды, сжавшись в кулак. И ведьма, считая себя ее хозяйкой, сделала что могла. Быстро отцепила от себя и, направив в сторону филина с ребенком, приказала:
— Задай ему!
Она и не ожидала такой реакции: рука так и рванулась, взлетела, схватила филина за крыло, швырнула об стену. Малфрида только и успела кинуться туда, куда падал мальчик, успела поймать и тут же вскрикнула — таким он показался тяжелым, а от рывка заболело внутри нее и по ногам потекло горячо и мокро.
В какой-то миг, оцепенев и стеная от боли, она даже не видела, что происходит. Поняла только, что Святослав зашевелился, потом вскрикнул. Кричал еще кто-то пронзительно и страшно, все вокруг грохотало, падали стоявшие на полках горшки, все опрокидывалось. И вопли — страха, ужаса, боли, визг женщин, громкий голос Ольги.
В какой-то миг Малфрида почувствовала, что у нее забирают Святослава, прижала его к себе, но потом поняла, что рядом Ольга, и разжала удерживавшие мальчика руки. Ольга тут же подхватила сына и кинулась прочь. Малфрида, стеная от резкой боли и сильнейших, распирающих внутренних толчков, попыталась подняться. И увидела… Страшно мечущийся комок то ли перьев, то ли окровавленных частей одежды, волос… седых, длинных, спутанных с перьями и кровавыми потоками. Это был уже не оборотень-филин, но еще и не человек, что-то большое и страшно изувеченное. Оно еще было живым, все еще боролось, но в него врывалась, раздирала, рвала со страшной силой оберегавшая свою хозяйку Кощеева рука. Она была похожа на когтистого паука, который просто вонзался в тело волхва, проникал в него, убивал.
Потом она вернулась к хозяйке, даже сообразила скрыться, когда в избу стали вбегать разбуженные шумом и криком кмети. Увидев нечто окровавленное и изорванное на земляном полу, они в первый миг не решались подойти. И первой приблизилась Малфрида. Пошатываясь, придерживая мокрый и тяжелый подол рубахи, опираясь рукой на стену, она подошла туда, где через перевернутую, залитую кровью прялку было перекинуто изувеченное тело верховного кудесника древлян. Разорванное, как тупым ножом изрубленное тело было так ужасно, что Малфрида не сразу признала в нем своего врага. Голова почти оторвана, в слипшихся от крови волосах торчат светлые перья. Но лицо осталось почти нетронутым, только забрызганным кровью. Оно было спокойным, как у всех мертвых, хотя Малфрида могла бы поклясться, что еще миг назад его искажал дикий ужас, а теперь застывало прямо на глазах, расширенные черные глаза гасли.
«У меня стало меньше на одного врага», — успела подумать Малфрида, прежде чем прямо бросилась на стену, спасаясь от собственной рвущей боли.
Все остальное она помнила смутно. Кто-то убегал, потом возвращались, суетились мужчины, потом рядом оказался Малкиня, и Малфрида почти повисла на нем, когда он уводил ее из опустевшей, забрызганной кровью с рассыпавшимися повсюду перьями избы.
Кто-то звал Свенельда, но вместо него рядом оказалась Ольга.
— Милая моя, ты ведь сына мне уберегла!.. А говоришь, еще сил у тебя нет. Вон какого оборотня погубила.
Ну не говорить же было Малфриде, что ей помогли его погубить. Поэтому сказала другое:
— Мне бы укрыться где. Ну не на глазах же витязей рожать?
Ольга тут же подхватила ее, куда-то повела, почти потащила вместе с Малкиней.
Потом было все, что и должно быть. Суетились женщины, грели воду, Ольга сидела рядом, держа чародейку за руку, порой ласково что-то хорошее говорила. Малфриде были в радость ее слова, ей было так плохо, что доброе слово сейчас много для нее значило. Она так хотела скорее родить этого ребенка… Только уже подзабыла, как это больно.
Княгиня огладила ее лоб влажной ветошью.