Гремела музыка – варварски громкая – рожки, бубны, тамбурины, слышалось нестройное пение. Эмма не заметила, как оставила Атли далеко позади, пробираясь туда, где начались танцы. Она отведала хмельной браги, разрумянилась, глаза ее заблестели.
Молодежь танцевала у костров, подпрыгивая, притопывая и поднимая пыль, казавшуюся розовой в свете пламени. Хоровод сменился франкским танцем, когда все разбились на пары. Эмму сразу же увлек в круг черноволосый кудрявый парень – она знала его – Аудинг-бочар. Он был хорошим мастером, сумел выкупить себя из рабства, но уходить из Руана не стал. В Нормандии при Ролло франкам жилось подчас лучше, чем где-либо еще, и заработки были вовсе не плохи. Второй танец Эмма плясала уже с норманном – бородатым, хмельным, но отчаянно желавшим обучиться скакать на франкский манер.
– Ты оттопчешь мне все ноги, Кетель, – смеялась, увертываясь, Эмма.
– Эх, Птичка, кабы ты ведала, как славно вновь видеть тебя, как славно воротиться домой!
Земля Нормандии уже стала для них домом…
Вскоре рядом возник Атли.
– Погоди, Кетель. Дай и мне разок сплясать с невестой.
– Клянусь копьем – ты счастливчик, Атли Нормандский, – уступая ему девушку, проговорил викинг. – Взял в невесты такую красавицу – истинную лозу покровов!
Эмма уже привыкла к иносказаниям варваров, находя в них своеобразную поэзию. Смеясь, она положила руки на плечи Атли. Он коснулся ее нежно, не сводя с ее лица блестящих глаз. Покрывало у девушки сползло на плечи, волосы рассыпались, позвякивали серебряные браслеты на ее запястьях. Вся она, с головы до пят, казалась невесомой и звенящей.
– Красивее тебя нет никого во всей Нормандии!
«Ролло так не считает», – мгновенно промелькнуло в голове Эммы, и сейчас же она отогнала мрачные мысли. Общее внимание ей льстило, веселье толпы возбуждало, как хмельное питье. И все же она еще надеялась, что Ролло вернется сегодня в Руан.
Внезапно она вздрогнула, заметив над толпой костистое, суровое лицо конного воина. Возвышаясь в седле, он пристально глядел на нее, насмешливо кривя тонкогубый рот. Рагнар Датчанин! Ее враг, насильник, свидетель ее позора и смертельного унижения! Датчанин кивнул ей и небрежно бросил руку на рукоять притороченной у седла секиры. Эмма метнулась прочь, не обращая внимания на оклики Атли.
Пробившись сквозь толпу, она остановилась лишь у пристани, в темноте, среди сложенных штабелями смоляных бочек. Спрятавшись в их тени, она проглотила соленый ком давней обиды и боли. Нет, никогда ей не сжиться с чужаками-северянами, никогда не забыть первой встречи с ними.
– Ролло!.. – шепнула она, то ли выплескивая гнев, то ли ища в его имени опору.
В отблесках многочисленных огней тяжело катилась Сена, омывая тяжелые быки старинного моста. Глыбы, из которых они были сложены, помнили еще времена римлян. Они казались вытесанными руками гигантов, которым оказалось под силу покорить мир, оставив о себе память на многие века.
Эмма глядела на низкие, мощные арки моста, вспоминая, как год назад она точно так же стояла здесь. Шел дождь, и вода во вздувшейся реке поднялась почти вровень с пролетами. По течению плыли щепки, мусор и бревна подхваченных паводком жилищ. Позади Эммы топтались ни на миг не покидавшие стражники, но ни один из них не вступился, когда к ней приблизился Рагнар. Датчанин был одним из ярлов Ролло, близким к нему человеком, и викинги не посмели перечить, когда он схватил Эмму за руку и заглянул ей прямо в глаза. Эмма попятилась, а он надменно улыбнулся, и глаза у него скверно заблестели.
– Надо же! Птичка из Гилария! А я-то не верил слухам.
Он говорил по-франкски невнятно. Когда-то он прикидывался немым, дабы не выдать себя. Первый враг, которого Эмма встретила на своем пути.
Презрительно глядя на нее, Рагнар фыркнул, поводя усами, и так же, как и сегодня, огладил древко секиры за поясом.
– Ну как, красотка, узнаешь своего первого мужа?
Эмма бросилась прочь, не разбирая дороги. Размытый берег заскользил у нее под ногами, но внезапно ее подхватила чья-то сильная рука и оттащила от кручи.
Это был Ролло. Неведомо, почему в этот миг он оказался рядом, но она тотчас узнала его.
– О, Ролло!
Она припала лбом к его плечу, прячась от ледяного дыхания зла, которому он и сам был причиной.
Ролло осторожно взял ее за подбородок. По лицу Эммы текли струи дождя, но она улыбнулась ему.
– Где же ты был так долго? Почему не приходил?
В его серых прозрачных глазах вдруг вспыхнуло что-то, как дальняя зарница. Но лишь на миг. В следующую секунду лицо его стало жестким и он повернулся к Рагнару, заговорив на своем языке. Однако Эмма поняла, уроки Атли не прошли даром.
– Я ведь велел тебе не трогать ее, Рагнар!
Датчанин ответил отнюдь не смиренным взглядом.
– Но ты не велел мне кланяться ей в пояс! Да, я имел ее так, как пожелал, и сделал это по твоему же приказу, Рольв!
Пряча лицо на груди Ролло, Эмма почувствовала, как вспухают бугры его мышц.
– Ступай прочь! Но, клянусь Одином, это не последнее мое слово.
Он накинул на Эмму свой плащ и повел ее меж тесно стоящих домов и амбаров, где, несмотря на непогоду, стучали молотки и визжали пилы, – Ролло приказал строить новые жилища вместо смытых наводнением. Эмма шла за ним как привязанная. Такое знакомое ощущение – следовать за Ролло, находиться под его защитой и покровительством. Это взволновало ее куда больше, чем она могла предположить.
К тому времени, когда они оказались во владениях епископа, Эмма взяла себя в руки и держалась прохладно и учтиво.
Атли был крайне обеспокоен случившимся и во всем винил старшего брата. Зачем он держит непокорного Рагнара в Руане, если тот распространяет в городе дурные слухи об Эмме?
Эмма стояла у дымного очага, протягивая к огню озябшие руки. Подошло время трапезы, служанки накрывали на стол. Стук их деревянных подошв о плиты пола и перезвон посуды мешали Эмме отчетливо слышать разговор братьев, но ответ Ролло все же донесся до нее.
– Если мне и следует кого-либо винить в том, что случилось, Атли, то только себя. Тот день для меня – как гноящаяся рана.
Он произнес это негромко, и девушка в первый миг даже не была уверена, что не ослышалась. Она замерла, сердце ее вдруг застучало с неимоверной силой. Она поняла, что не ошиблась, когда после короткой паузы разобрала, как Ролло глухо пробормотал сквозь сцепленные зубы:
– Никогда не прощу себе!
В комнате запахло гороховой похлебкой. Дородная служанка водрузила на стол полный до краев котел и подняла крышку. Ролло встал, собираясь уходить, накинул плащ. И тотчас Эмма круто повернулась к нему:
– Разве вы не останетесь разделить трапезу с нами?
В ее глазах была просьба. Ролло заколебался, теребя левой рукой фибулу плаща.