Она вложила во взгляд все презрение, какое только у нее нашлось. Фрэнсис Ловелл смутился, но, преодолев себя, взял у нее бумагу со свисающей печатью. Анна затаила дыхание. В письме не было ни единого слова о ее поездке в имения. И если Ловелл осмелится…

Сэр Фрэнсис развернул письмо. «Моя возлюбленная госпожа и супруга», – слегка шевеля губами, одолел он первую фразу. Видимо, он не был силен в грамоте, а послание было пространным, и, чтобы найти в нем разрешение герцога, следовало одолеть его полностью. И Ловелл не осмелился. Он лишь поцеловал печать и вернул свиток Анне.

– Простите, миледи, но будет лучше, если вы сами прочтете нам нужное место.

«Я поступаю низко, – подумала Анна. – Но не хуже, чем поступают со мной». И, глядя в расплывающиеся перед глазами строки, она произнесла:

– «Думаю, моя йоркская резиденция придется вам весьма по вкусу. Ежели нет, вы вольны отправиться в любое из своих наследственных владений».

Свернув бумагу, она с вызовом взглянула на приближенных Ричарда. Секретарь отвел взгляд.

– Вам следовало с самого начала сослаться на это письмо.

Анна почувствовала, как кровь приливает к лицу.

Фрэнсис Ловелл низко поклонился.

– Каковы будут распоряжения моей герцогини?

Когда он вышел, получив указания, за ним отправился и Джон Кэнделл. Однако, глядя, как он тяжело волочит свои больные ноги, Анна испытала столь сильный приступ раскаяния, что готова была вернуть их обратно. Она не должна была играть их верностью господину.

– Миледи!

Она увидела разгневанное лицо юного Херберта.

– Имея такое разрешение от Глостера, вы смеялись надо мною, слушая мои речи о том, что вы такая же пленница, как и я!

– Увы, Херберт, вы были абсолютно правы. Ричард готов всякого живущего сделать своим пленником. А в этом письме нет ни слова из тех, что я прочла.

Она протянула ему свиток, и юноша, не столь обремененный долгом, схватил и пробежал его глазами.

– Увы, – вздохнула Анна. – Я совершила грех, обманув этих людей. Они преданы моему мужу, а я повернула против них их же преданность.

Но когда она вновь взглянула на Уильяма, этот златокудрый ангел смотрел на нее с восхищением.

– Однако, – сказал он, ослепительно улыбнувшись, – герцогу Ричарду будет с вами непросто.

И захохотал, как мальчишка. У него был заразительный смех, и он так забавно изобразил нерешительно переминающегося Джона Кэнделла и напыщенного Фрэнсиса, что и Анна стала смеяться. Они хохотали как дети, легко и бездумно, до слез. У Анны из-под тюрбана выбилась прядка волос, она раскраснелась и сейчас была похожа на девчонку.

Уильям первым перестал смеяться. Взгляд его был ясен и тверд.

– Надеюсь, вы позволите сопровождать вас в поездке?

Анна только улыбнулась в ответ, понимая, что со старой враждой покончено.

5

Старая крепость располагалась на пологом склоне холма, возвышаясь над долиной Уэнслидейла и словно бросая суровый и властный взгляд на окрестности.

Любимый замок графа Уорвика! Здесь он вместе с ее матерью провел первые, самые счастливые их годы, здесь Анна Бьючем родила Изабеллу, здесь же умерла и была похоронена в часовне аббатства Жерво в полутора милях от замка. В детстве Анна плохо запомнила Миддлхем, куда хуже, чем Уорвик-Кастл или Шериф-Хаттон, и сейчас во все глаза разглядывала знаменитую «Берлогу Медведя», как прозвали этот замок, наследственное владение северных Невилей, куда Уорвик любил наезжать, едва выдавался просвет между бесконечными военными предприятиями, дабы провести здесь спокойно месяц-другой и помолиться над могилой жены.

Построенный три столетия назад при Генрихе II, первом из династии Плантагенетов, замок носил все черты той несколько тяжеловесной, но величественной архитектуры, которая в Англии получила название нормандской. Могучие стены замка цвета запекшейся крови с круглыми сторожевыми башнями и навесными бойницами двойным кольцом охватывали внутренние постройки, службы, переходы, галереи, казармы, а в центре располагался прямоугольный донжон – гигантская башня с достроенными в более поздние времена угловыми башенками и зубчатой балюстрадой. Миддлхем уступал размерами Уорвик-Кастл, однако из-за множества крыш, переходов, шпилей, барбаканов и флюгеров походил на маленький город, окруженный селениями, расположенный у слияния рек Ур и Ковер.

– Никогда не думал, что мне доведется быть гостем в Берлоге Медведя, – проговорил ехавший рядом с Анной Уильям Херберт.

Анна улыбнулась ему. За время путешествия они сблизились с юношей. Анна взяла с собой небольшой штат, и Уильяму приходилось порой беспокоиться о провианте, толковать с кузнецами о перековке лошадей и даже вместе с латниками толкать в гору повозки с поклажей, когда кони сдавали. Молчаливый, холодный и надменный при дворе, в дороге он отбросил эту маску, стал весел и легок, а когда они остановились в замке Шериф-Хаттон и к ним явился засвидетельствовать свое почтение граф Перси, столь неумеренно предался возлияниям, что Анне наутро пришлось его выхаживать.

– Я давно не чувствовал себя таким свободным, – признался он Анне, когда они покинули Йорк. – Но не опасаетесь ли вы, миледи, что ваш супруг придет в ярость, когда все откроется?

Анна равнодушно пожала плечами.

– Теперь уже поздно о чем-либо сожалеть. К тому же я так часто убегала от Ричарда Глостера в прежние времена, что ему пора бы уже и привыкнуть к этому.

– Что вы имеете в виду?

Анна рассмеялась.

– Когда-нибудь я расскажу об этом, Уильям.

Однако то, что ее своевольный отъезд будет иметь серьезные последствия, она поняла, едва они прибыли в Шериф-Хаттон, древний замок из потемневшего известняка, состоящий из словно сросшихся круглых массивных башен. Приезд леди Глостер был неожидан, и тем не менее в замке царил порядок. Присланному Ричардом интенданту не пришлось краснеть перед Анной. Она бродила по древним залам, встречала старых слуг, которые помнили ее еще капризной девчонкой, нашла даже свои детские игрушки, пока ее не отвлекло неожиданное появление графа Нортумберленда.

Перси, шумливый, краснолицый, коренастый, с жесткими завитками волос, выбивающихся из-под сдвинутого на затылок бархатного берета, и проницательными темными глазами, стремительно вошел в зал, звеня шпорами, на ходу распуская ремни доспехов, бранясь, одновременно учтиво приветствуя Анну. Он всегда создавал много шума, и от его зычного голоса всполошились даже летучие мыши под высоким сводом зала.

Обнаружив ее здесь, Генри Перси не выказал ни малейшего удивления. Он прошагал к ней через весь покой и крепко расцеловал в обе щеки.

– Рад видеть вас, Земляника! – воскликнул он, и у Анны слезы навернулись на глаза, ибо так называл он ее еще в те времена, когда она была леди Майсгрейв. Филипу не нравилось это прозвище, но Анну оно лишь забавляло. Перси же, замечая недовольство ее мужа, называл ее так только один на один. Вот и сейчас они были одни в огромном зале. Генри Перси оглядел ее с улыбкой и даже присвистнул от восхищения.