В порубе стояла промозглая сырость. Малфрида начинала мелко дрожать, кутаясь в лохмотья, пыталась зарыться в сено. Она видела во тьме, но время текло мучительно медленно, она не знала, полдень ли на дворе или уже вечер. Было холодно. Так холодно... Наверху завывал ветер. Уже который день. Иногда сыпал снег. Метет и метет. Под завывание ветра плененная ведьма впала в какое-то полусонное оцепенение. Потом и вовсе уснула.
Проснулась неожиданно, села, стала оглядываться. Что-то происходило, она не сразу поняла что именно. Прислушалась. Там, наверху, завывало и стонало. Даже сюда, в ее подземную темницу долетало разбушевавшееся наверху ненастье. И вдруг... Гром! Зимний гром! Гроза!
Малфрида так и рванулась на цепи, упала, вновь поднялась, стала метаться на привязи, тихо рычать, биться о стены. Там, в высоте, за снежными завихрениями и тяжелыми тучами несся по небу сам Перун-Громовержец, нес свою силу, разил молнией... Нет, она не видела этих молний, но слышала раскат грома. А значит, все вокруг насыщается особой мощью и силой. О, как ей надо получить хоть частицу этой силы! Зимняя гроза! Весь мир сейчас наполняется искрящейся проникающей благодатью, а она, запертая под землей, не может до нее дотянуться.
– Перун! – выкрикнула ведьма, протягивая вверх связанные руки. – Перун, обещаю тебе отдать самое ценное, что у меня будет!.. Обещаю великую требу, только помоги мне вновь стать чародейкой!
В маленькое окошко наверху сыпануло снежной крупой, и Малфрида ощутила на лице холодные крошки, тут же превратившиеся в ледяную влагу. И Малфрида невольно засмеялась, испытывая знакомое ощущение прилива силы – ее благодатное покалывание. Ах, еще бы немного...
Новый раскат грома. Ведьма рвалась на цепи, падала навзничь. Силы, силы, силы! Как ее мало, но она все же есть! И когда короткая зимняя гроза пошла на убыль, Малфрида уже ощущала себя не столь беспомощной. Хотя это не была прежняя, наполняющая до краев мощь чародейства, но она уже давала надежду. Ведьма, тяжело дыша и облегченно улыбаясь, осела вдоль стенки подземного сруба. Глаза ее сверкнули на миг желтизной, волосы зашевелились и опали. Она затаилась, не желая тратить пока даже частицу драгоценной силы, доставшейся ей от грозы Перуна.
С утра на дворе наступила тишь, только откуда-то издалека долетало звонкое кукареканье петуха. Потом повеяло холодом, мелькнул свет, когда наверху откинули ляду поруба. Спустили лестницу, и сверху стал неспешно спускаться охранник. Бородатый, коренастый, в кожаной стеганой шапке со свисающими вдоль грубого лица завязками.
– Что, проклятая, готова ли к казни? Сегодня светлый огонь захватит тебя целиком. А потом стрибожьи ветра развеют твой черный пепел. А пока на вот, прикрой срамоту.
И он скинул с плеча грубую шерстяную перегибу [122] , поставил на пол миску с едой. Сам же глядел на ведьму. Она сидела под стеной, опершись на нее спиной, сжав между коленями связанные в запястьях руки. Ишь, гордо как сидит, зыркает черными глазами. А вот колено ее, видневшееся сквозь прорехи в одежде, выглядит вполне аппетитно. И стражник с сытым удовольствием подумал о том, что ему еще надо с ней сделать. Осклабился похотливо, обнажив в улыбке темные зубы, стал неспешно развязывать штаны.
– Ну что, позабавимся напоследок, ведьмочка?
– Нет.
Он удивился ее ответу, хотел, было что-то сказать, но так и замер на полуслове, забыв о своем намерении, когда ведьма вдруг спокойно произнесла:
– Уходи.
Это было еще малое колдовство, подвластное просто силе ее темного взгляда. На лице охранника появилось недоумение. Он встряхнул головой, словно прогоняя наваждение, только завязки стеганой шапки замотались у лица. У него был вид собаки, почуявшей перемену в доме, но еще не понимающей, что к чему. Малфриде даже стало смешно, но, заставив себя сдержаться, она повторила:
– Уходи.
Когда он, недоуменно озираясь, поднялся по сходням, она позволила себе и посмеяться. Как же хорошо было вновь ощущать себя ведьмой! Однако пока ей надо скрывать ту небольшую силу, которую она смогла получить от Перуна в своей подземной норе. Если бы оказаться на воле, вернуть все свое умение... Разве таилась бы она здесь, разве скрывала бы свое мастерство?.. Но до времени ей надо быть осторожной. Очень осторожной.
Малфрида поела, накинула на себя перегибу, даже волосы кое-как смогла расчесать пальцами, сплела в некое подобие косы. Она еще поборется, она еще покажет... Ведьма не совсем угадывала, сколько в ней сил, но уже решила, что просто так им ее не одолеть.
Она испытывала нетерпение и, когда к ней вновь спустили лестницу, велев вылезать, стала быстро подниматься, будто спешила. Наверху ее ослепил свет зимнего дня. Несколько минут она стояла, прикрыв глаза руками, привыкая к дневному свету. Даже глаза заслезились. Но ее уже толкали в спину, заставляя двигаться. Она же все озиралась по сторонам. Видела темные срубы, сугробы между постройками, расчищенные дорожки, заметила черных галок на высоком тыну. Снегу-то, снегу сколько намело! Вокруг шла обычная жизнь. Вот по проторенной дорожке пробирается баба с ведрами на коромысле. Замерла, увидев идущую со стражниками чародейку, стала хвататься за обереги на груди. Где-то возник и сразу оборвался пронзительный визг свиньи, запахло паленой шерстью. От кузни слышалось, как бухает молот, сквозь приоткрытую дверь было видно полыхающее багровое пламя. Но вот уже кто-то крикнул: мол, ведьму ведут, и в проеме сразу появилась фигура кузнеца в переднике, отложив молот, он стал натягивать тулуп. Не всякий ведь день чародеек сжигают, всем охота поглазеть.
В самом городе было шумно. Малфрида увидела, сколько людей собралось перед княжеским подворьем, повсюду суровые лица, враждебные взгляды. Полетели крики:
– Вот она, проклятая! Палить ее, не миловать! Смерть ей, смерть!
Крики неслись отовсюду, злобные, лютые. Малфрида отвела взор, опустила глаза. На душе было гадко, со дна, как взбаламученный ил, поднималась тихая ярость. Они ненавидят ее, потому, что она не такая, как все, ненавидят, потому, что верят в возведенную на нее напраслину. И она тоже ненавидит их. Со зверьем лютым, с лешаками лучше жить, чем среди глупого и недоброго человеческого племени. Ну, ничего... Она еще себя проявит. Малфрида боялась только, что получила от Перуна недостаточно силы, что не сможет совладать со всеми... И от этого было страшно.
Стражники подталкивали ее в спину древками копий, люди расступались, но отовсюду летел низкий глухой ропот, неслись проклятия. Кто-то из толпы запустил в пленницу сухой корягой, кто-то бросил конский помет. Стражникам пришлось даже ограждать ведьму от рвавшейся к ней злобной толпы, отталкивать самых ретивых.
Малфрида старалась не глядеть по сторонам, но все примечала. И прыгавшего рядом полубезумного нищего с седой бороденкой, и корчившего рожи мальчишку с дыркой на месте молочного зуба, старуху, выкрикивавшую злобные проклятия. Сколько ненависти, сколько злобы! Ей стало тяжело, горько. И когда толпа расступилась, пропуская сидевшего на высоком коне князя Мала, она едва нашла в себе силы поглядеть на него.