Перед ним стоял огромный полуконь-получеловек. Голова, плечи, торс человечьи, а далее тело коня. Огромного такого коня, рыжего, с лохматыми бабками и пышным, развеваемым на ветру хвостом. Да и человеческая половина у чуда этого была могучая: мышцы так и выпирали под гладкой кожей, само тело крупное, а лицо… Таких лиц Малку видывать не приходилось: какой-то не здешней лепки, нос почти сливался со лбом, не имея переносицы, лоб высокий, с зачесанной назад гривой жестких рыжих волос, переходившей в шерстяной ремень по хребту… Это Малк разглядел, только когда чудище прошло почти рядом с ним, осторожно переставляя огромные копыта, даже не задев сидящего на земле волхва. И Малк обратил внимание на его глаза: вроде как со зрачками, но абсолютно белые, удлиненного разреза, особенно яркие на темном коричневом лице получеловека. И понял Малк, что перед ним кто-то невероятно древний, ибо знал, что такой взгляд, такие светлые очи бывают только у тех, кто веками пьет живую воду.
Полуконь-получеловек остановился совсем недалеко — Малк даже почувствовал исходящий от него запах лошадиного пота. Потом оглядел все происходящее, поднял голову и заржал. Жутко и громко, почти по-лошадиному но так странно было представить, что это ржание исходило из человеческой глотки.
— Китоврас прибыл! — прокричал кто-то, а затем со всех сторон полетело: — Китоврас, Китоврас!
Духи вмиг забыли о своей страсти, разомкнули объятия, будто страсть больше не горячила их кровь, и поспешили к чудищу. Он оглядывал всех сверху вниз, огромный, величавый, спокойный.
— Не поздненько ли любитесь, когда в любой миг Громовержец может стрелы начать метать.
— Да уж ждем, — проскрипела одна из стоявших почти вплотную к Китоврасу кикимор.
Тот фыркнул по-лошадиному. Сказал: мол, смотрите, как бы кого не задела молния. На что ответили: успеем разбежаться, до того как Перун нашлет грозу с молниями. Однако невольно поглядывали на низко нависшую тучу, с опаской поглядывали.
Но тут кто-то сказал, что еще есть время до дождя послушать рассказы Китовраса.
— А чего слушать, — без особого интереса произнес получеловек-полулошадь. Голос у него был низкий, глухой, но хорошо различимый. — Уже, кажись, рассказывал и как храмы возводил, и как летающие корабли запускал. Может, поведать о своей юности?
— Неужто и ты был когда-то юным? — спросили рядом, и Малк неожиданно узнал голос Малфриды.
Она стояла, обнимаясь с пригожим мавком, растрепанная, еще тяжело дышащая, на первый взгляд почти неотличимая от других лесных духов. Однако, едва посмотрев на нее, Китоврас резко отпрянул. Так резко, что теперь Малк еле успел увернуться от его лошадиных копыт.
— Кто пустил смертную? — почти прорычал Китоврас. — Как посмели?
— Погоди, погоди, Китоврасушка, — погладила его по боку примеченная ранее волхвом баба с красноватой грудью. Машинально отбросила цепляющегося за ее юбки старичка-лесавку точно от мошки отмахнулась. И добавила: — Девица эта не совсем человек. Она ведьма, причем такая, что ее служители-волхвы сюда допустили.
Малфриду подобное заступничество неожиданно развеселило. Она засмеялась, сверкнув белыми зубами. И смех у нее был такой живой, заразительный, человеческий… Малку вдруг пришло на ум, что она одна может так искрометно смеяться, что все веселье лесных духов кажется каким-то наигранным и блеклым по сравнению с ее радостью. К тому же, когда Малфрида смеялась, она становилась на редкость привлекательной. Недаром даже Китоврас шагнул к ней — только земля дрогнула от его поступи, — склонился к Малфриде, вглядываясь белесыми глазами.
— Смех людской… Запах людской… Как это сильно. Ох, давно же я не видел настоящего человека!
— Да не совсем она человек, — вновь подала голос прежняя баба.
«А ты сама-то кто?» — неожиданно подумал волхв и ощутил сильнейшее желание поговорить с незнакомкой да, сославшись на свое волховство, выведать все о Малфриде. Однако уже загудел трубный голос Китовраса, отвлекая его.
— Давно я не видел людей. Некогда жил я в иных землях, в иных краях… Сколько солнцеворотов промелькнуло для меня с тех пор, и вспомнить страшно. Но тогда мы — я и подобные мне — бегали по горным долинам табунами, угоняли у людей кобылиц, а люди охотились на нас со стрелами и дротиками, мы же нападали на них и разрывали на части руками. Это была настоящая война, от которой мы могли укрыться только вблизи священной горы Олимп… Так она называлась, кажется. Уже и припомнить трудно… Зато я помню, что подле той горы били источники живой и мертвой воды. Их пили священные существа, пили и боги. И нам ничто не грозило, пока со временем люди не стали терять веру в нас… Начали поклоняться Единому.
Окружавшие Китовраса духи при его последних словах сразу завопили, зашумели, кто испуганно, кто гневно. Гигантский полуконь молча, безо всякого выражения, смотрел на них, только чуть кивнул головой, соглашаясь с их возмущением и страхом. А когда они угомонились, поведал, как с приходом новой веры перестали бить чудотворные источники, а там и волшебные существа начали исчезать, гибнуть, умирать во сне, становясь землей и травой. Он же спасся лишь потому, что покинул те благодатные места, пошел искать лучшей доли. У него было чутье на чудесную воду, он отыскивал ее и продолжал жить, но теперь хоронился от смертных, которые все больше проникались новой верой. Но как бы он ни таился, новая вера распространялась все шире, и стоило кому-нибудь из почитателей единого Бога выйти к чародейскому месту, как чудеса кончались, теряла свою силу и вода. Китоврас же вновь переходил на новое место, пока не прибыл в эти края.
Теперь духи и лесные существа стали славословить Китовраса, желая ему новых сил и долголетия, пока стоявшая тут же Малфрида не спросила, известно ли ему, что и ныне в городах встречаются люди, проповедующие новую веру. И вроде бы ее слова прозвучали тихо в гомонящей толпе, но Китоврас их все же разобрал, даже на дыбы поднялся, заржал оглушительно.
— Неужто смертные и сюда придут со своей верой в Единого? Неужто погибнет все?
Ему никто не мог ответить. Духи испуганно переглядывались, притихли ошеломленно. Но тут вперед выступила красногрудая баба и сказала, что, пока есть Навьина Роща, смертным сюда никогда не попасть, а значит, они могут схорониться тут.
— Так что бояться нам пока нечего. Разве только гибели от стрелы Перуна-Громовержца, — указала говорившая на потемневшее грозовое небо с проблесками молний. — Глядите! Али вы, глупые, не видите, что уже первые капли шлепают по листьям, а рокот раздается прямо над головой? Перун, конечно, несет нам силу, но его огненные стрелы никого не щадят.
Конца ее речи уже никто не слушал. Сразу все пришло в движение, все заметалось, стало разбегаться, прятаться. Китоврас. так и пошел, переходя с рыси на галоп, пара мавок почти взлетела ему на спину, уносясь прочь. Русалки стремительно погружались в воду, пушевики застывали, как коряги, лесовики и кии киморы спешили укрыться под деревьями. Так торопились, что даже оттолкнули Малка, но он и не заметил, так как во все глаза, смотрел, как спешила прочь странная молодица. Свистнула —: и рядом тотчас оказалась большая ступа, она вскочила в нее с невиданной прытью, понеслась прочь, отмахиваясь от остальной нелюди метлой. И прямо на глазах волхва стала меняться: скрючилась, космы седые по ветру полетели. Юноша даже ахнул. Оказывается, он сегодня был рядом со страшной ведьмой-людоедкой Ягой, которую и волхвы-кудесники побаивались.