Среди свиты рыцарь заметил Уорвика. В тонком изгибе губ графа читались озабоченность и раздражение, между бровей залегла глубокая складка. На хлопочущего с собаками короля он глядел едва ли не с презрением. Среди англичан-ланкастерцев, которые тоже оказались в числе приглашенных, Майсгрейв заметил и графа Оксфорда, и канцлера королевы Фортескью, и обоих Сомерсетов. Все они также выглядели раздраженными и держались поближе к Делателю Королей, в стороне от остальных вельмож.
Что-то явно не ладилось между властителем Франции и Ричардом Невилем. Из слов болтушки сестры Урсулы Филип понял, что Уорвик настаивает на выполнении королем обязательств в отношении Ланкастеров, а Людовик, хитря и лукавя, под разными предлогами оттягивает выступление, опасаясь обострять отношения с Бургундией, союзницей Йорков.
Оглянувшись, король встретился взглядом с Уорвиком.
– Вам не нравятся мои псы, граф?
– Как можно, сир! – голос Уорвика был бесцветен и тих. – Дело в том, что, наблюдая за ними, я вспомнил свою свору белых аланов, что осталась в Англии. Только они и не уступят вашим. И, клянусь всем святым, когда я вновь вернусь хозяином на свои земли, я непременно пришлю вам пару.
Намек достиг цели. Выдержав паузу, король вернулся к собакам, небрежно бросив через плечо:
– Видит Бог, так и будет, мессир граф.
В этот миг Филип увидел Анну. В охоте принимали участие не более семи дам, и Анна была в их числе. Ее белое платье скрывал темно-зеленый бархатный плащ с меховой опушкой. Короткая белоснежная вуаль мягко ниспадала с невысокого, в форме усеченного конуса, головного убора. Оживленная и разрумянившаяся, она поглядывала по сторонам и, казалось, не могла не заметить Майсгрейва, однако, окруженная блестящими молодыми людьми, Анна весело болтала, не подавая виду.
Тем временем королевский егермейстер направился к Людовику и доложил, что все готово для охоты. Ловко вскочив на коня, король подал сигнал начинать. Тотчас запели трубы, и во дворе замка все пришло в движение. Филип увидел, как у стремени белого иноходца опустился на колено принц Эдуард, и Анна Невиль, опершись башмачком на его руки, взвилась в седло. Горячий жеребец всхрапнул и метнулся было в сторону, но маленькая крепкая рука девушки натянула поводья, заставив его смириться. Анна посмеивалась, ласково похлопывая его по холке и по-прежнему не замечая Майсгрейва. Эдуард Уэльский, его кузен Рене Лотарингский, юный Жан Оранский и другие молодые аристократы окружали ее, наперебой выказывая знаки внимания.
Тем временем охотничий кортеж, окруженный конными егерями, начал втягиваться в ворота. Рядом с ним двигались пешие псари, ведя на сворках по пять-шесть возбужденно лающих охотничьих псов. Сокольничии несли соколов в клобучках – на случай, если король не удовлетворится обычной травлей и пожелает поохотиться с птицами.
Филип сел в седло и увидел, что Уорвик делает ему знаки приблизиться. Он поехал рядом с графом, но, не удержавшись, оглянулся в поисках Анны.
– Моя дочь выехала в числе первых, – сказал Уорвик.
Филип уловил в его голосе странную интонацию – в нем звучало сочувствие. Он опустил голову. Вскоре ему предстоит уехать, а значит, они больше не увидятся. Несколько минут он ехал молча, чтобы привести мысли в порядок. Это удалось не сразу, но, когда он смог взглянуть в глаза Уорвику, лицо его было бесстрастным.
– Я покидаю вас, сэр. Разумеется, я сожалею, что мне не удалось проститься с моей отважной спутницей, но это, видимо, и к лучшему. Прошу вас передать ей мои извинения и пожелания счастья.
Уорвик кивнул. Они выехали на лесную тропу и пришпорили коней.
– Мне не стоит следовать за охотой, – сказал Филип. – А следовательно, я распрощаюсь с вами прямо сейчас.
Граф свернул в сторону, и они оказались на едва заметной боковой тропинке. Шумная кавалькада тянулась стороной, сопровождаемая ревом охотничьих рогов.
– Вы уверены, что вполне в состоянии выдержать дорогу? – спросил граф.
Его гнедой берберийский жеребец плясал и порывался вслед за проносившимися мимо лошадьми. Сдерживая его, Уорвик кружил на месте.
– Что я должен передать моему королю? – спросил Филип.
– Ничего. Хотя, пожалуй, передайте, что о его письме мы побеседуем, когда я вернусь в Англию. А произойдет это, клянусь вечным спасением, довольно скоро!
При этом граф улыбнулся, и улыбка у него вышла такой, что Филип невольно посочувствовал своему королю. В этом человеке была несокрушимая вера в победу, и Майсгрейв невольно проникся ею.
– Прощайте, милорд, – сказал он.
– Прощайте и вы, сэр рыцарь. Да хранит вас Господь. И знайте, что ни я, ни Анна никогда не забудем того, что вы для нас сделали.
С этими словами он повернул коня и галопом понесся в ту сторону, откуда доносились звуки охоты.
В этот день ловчие подняли для короля великолепного ветвисторогого оленя-десятилетка. Людовик азартно несся впереди кавалькады, трубя в рог и легко преодолевая рытвины и заросли кустарника. За ним поспешали остальные охотники, однако, как обычно бывает в таких случаях, некоторые постепенно отставали и, собираясь группами, съезжались на лужайке у раскидистого дуба, прозванного королевским, – его, по преданию, посадил еще Людовик Святой.
Охота же продвигалась своим чередом, и группа самых ярых любителей травли продолжала скакать за королем, трубя в рога и лавируя между загонщиками, вооруженными трещотками и барабанами, которые не позволяли зверю уйти в сторону.
Король с веселым гиканьем мчался впереди. Охотничий запал превратил его в разгоряченного мальчишку, и, когда ему доводилось заметить мелькавшую впереди темную от пота спину оленя и стелившийся за ним пестрый ковер борзых, он пришпоривал коня, размахивая серебряным чеканным рогом.
Внезапно увлеченные погоней швейцарцы стали обходить его и с боевым кличем, до крови терзая шпорами бока лошадей, вырвались вперед.
«Как могли не поставить в известность этих олухов, что на королевской охоте главная добыча принадлежит королю? Хорош же я буду, если они отнимут у меня этого могучего красавца оленя. Прав, однако, кузен Карл, считая их неотесанными пастухами».
Рядом с королем коротко заржала чья-то лошадь, и, покосившись, Людовик увидел, как всадница на белом иноходце отчаянным прыжком преодолела глубокий ров.
«Час от часу не легче! Сначала пастухи, теперь эта девчонка, которой еще впору в куклы играть! Где же Дюнуа, где де Бон, где Бушаж, где все эти испытанные охотники?»
Король что есть силы протрубил в рог, призывая отставших охотников. Из-за грохота копыт он не слышал, отозвался ли кто-нибудь. Пока же впереди, улюлюкая, неслись швейцарцы, за ними король и, отставая от него на полкорпуса, – Анна Невиль.
Только случайность помогла королю. Спасаясь от преследователей, олень продрался сквозь чащу и понесся краем болота. Мгновение – и он скрылся в зарослях тростника. Король выехал на пригорок, откуда были видны кружащие по колено в жидкой грязи швейцарские всадники, и внезапно заметил, как у самой воды мелькнула рыжая лисья спина. Тотчас вся свора, сбитая со следа, повернула и понеслась за лисицей, теряясь в лесу. Швейцарцы потянулись за собаками.