Присев рядом, Анна придерживала изувеченную руку Оливера, пока сэр Саймон быстро и ловко накладывал тугую повязку. Руки у него были небольшие, узловатые, но удивительно ловкие.
– Где вы научились так мастерски врачевать? – не удержавшись, поинтересовалась Анна.
Рыцарь едва заметно улыбнулся.
– Когда-то меня готовили к духовному званию – как младшего сына в семье. А потом мне не раз приходилось во времена войны Роз припомнить, чему меня обучили отцы-картезианцы.
Он говорил все это низким, гудящим голосом, и Анна невольно покосилась на страшный рубец на его шее. Ей казалось, что хриплый голос рыцаря как-то связан с этим шрамом. Сэр Саймон перехватил взгляд девушки и заметил:
– О да, миледи, от таких ран обычно гибнут, но ко мне небеса были милостивы. Я выжил, но вот голос… Увы, я потерял этот дивный дар… Ибо, клянусь мечом, когда-то я пел как соловей.
Сэр Саймон порой оборачивался к ней и улыбался. У него была мягкая лучистая улыбка, обнажавшая белоснежные крепкие зубы. Он не отличался ни высоким ростом, ни могучим телосложением, и тем не менее в каждом его движении чувствовались сила и ловкость многоопытного бойца. На вид ему можно было дать лет тридцать пять. У него была смуглая обветренная кожа, серые прозрачные глаза, резко очерченные губы. Черты его лица отнюдь не отличались правильностью, однако обаяние и сдержанная сила, исходившие от него, делали рыцаря неотразимо привлекательным.
После того как Саймон Селден перевязал и велел перенести в одну из повозок Оливера, он наложил повязки Майсгрейву и Фрэнку. Раны их оказались неглубокими: были задеты лишь мышцы. Сэр Саймон осведомился, смогут ли они ехать верхом и, получив утвердительный ответ, предложил им последовать за ним в его замок Эрингтон-Хауз, где им окажут радушный прием и позаботятся об их ранах. Майсгрейв искренне поблагодарил рыцаря, однако деликатно осведомился:
– А не беспокоит ли вас, сэр, что, отказавшись доставить нас к герцогу Глостеру и пригласив в свой замок, вы попадете в немилость у Йорков?
Саймон Селден беззаботно рассмеялся:
– Во имя Пресвятой Троицы, не стращайте меня Йорками! Я слишком верный слуга Ланкастеров, чтобы, пока живы мой король Генрих и его наследник, опасаться короля Эдуарда. Если же я и принял приглашение на Йоркский турнир, то потому лишь, что на карту была поставлена честь Англии.
– Тем не менее вся полнота власти сосредоточена сейчас в руках Эдуарда Йорка.
– Это не совсем так. В Ирландии, например, где наместником Джордж Кларенс, перешедший на сторону Уорвика и королевы Маргариты, по-прежнему чтут короля Генриха VI. Герцог Джордж недавно вернулся туда из Франции с вашей сестрицей, миледи, и выслал в Англию всех шерифов своего царственного брата. Есть еще и не подвластный Йоркам Уорвикшир, да и некоторые другие земли, среди которых и наш благородный Оксфордшир. Клянусь мечом, король, которому вы служите, сэр, не посмел ограбить ни одно из здешних поместий, хотя почти все оксфордширцы молят Бога и его Пречистую Матерь вернуть на трон Генриха Ланкастера и не спешат признавать власть Эдуарда Йорка.
После этих слов они двинулись в путь. Теперь, когда о раненых позаботились, сэр Саймон все свое внимание сосредоточил на Анне Невиль. Как галантный кавалер он помог ей сесть в седло, был чрезвычайно учтив и любезен и заявил, что для него и его домочадцев величайшая честь принять в своем замке дочь великого Делателя Королей.
– А вас не смущает мой наряд? – отважилась спросить девушка. – Мне на минуту показалось, что для вас видеть леди в мужской одежде не является чем-то необычным.
Сэр Саймон улыбнулся.
– Но ведь, как я понял со слов этого разбойника-рыцаря, вам пришлось бежать, а опыт подсказывает мне, что для побега куда удобнее мужской костюм, нежели эннан, корсаж и платье со шлейфом в несколько локтей.
Анна удивленно взглянула на него:
– Простите, сэр, но я не совсем поняла, что вы имели в виду, когда сослались на собственный опыт.
Рыцарь рассмеялся.
– Клянусь правой рукой, я полагал, что эта история, наделавшая столько шума в свое время, известна во всех графствах Англии. Мне самому нередко приходилось слышать ее со всевозможными искажениями и добавлениями от бродячих музыкантов. Вы действительно никогда не слышали ничего о Саймоне Селдене, гилфордском певце, и Джудит Ховард, дочери благородного графа Суррея?
Майсгрейв и Анна недоуменно переглянулись.
– Я приграничный житель, – сказал Филип, – и мне мало что ведомо о том, что происходит на юге королевства. А леди Анна долгое время жила в монастыре, куда мирские вести почти не долетают.
– Разумеется, – кивнул сэр Саймон. – Тогда, дабы развлечь в пути прекрасную даму и вас, сэр Майсгрейв, я расскажу эту историю о том, как я, простой, хотя и благородной крови рыцарь, ввел хозяйкой в свой дом дочь одного из самых могущественных вельмож английского королевства. Будет лучше, если вы узнаете об этом из моих уст, нежели от бродячего фигляра в залатанных штанах.
На какое-то время он умолк, припоминая.
Между тем обоз медленно продвигался по извилистой грунтовой дороге. День выдался солнечный и ясный. Они проезжали мимо зеленых лугов, на которых паслись курчавые овцы, стадо свиней барахталось в небольшом болотце, а пастух, опираясь на суковатую палку, с любопытством уставился на проезжающих. Вдали лениво вращались крылья мельниц. На полях трудились крестьяне, которые при виде сэра Саймона, владельца этих земель, стаскивали с голов колпаки и низко кланялись.
Анна все время оглядывалась на лежавшего в одной из повозок Оливера. Юноша уже пришел в себя. Анна пыталась подбодрить его улыбкой, но Оливер прятал лицо. Обычно такое сосредоточенное и спокойное, оно теперь казалось безжизненным, голубовато-бледным и было покрыто каплями пота.
Анна вздохнула и перевела взгляд на Майсгрейва. Рыцарь снял шлем, и ветер играл мягкими завитками его кудрей. Он ехал подле сэра Саймона и глядел вперед, однако, почувствовав взгляд девушки, обернулся. Тем временем Саймон Селден начал:
– Я был третьим, младшим сыном в семье, и еще ребенком меня отдали в картезианский монастырь. Однако через несколько лет отец забрал меня оттуда, ибо к тому времени я остался единственным из продолжателей рода.
Мои старшие братья – Эдмунд и Джон – служили в войске старого Ричарда Йоркского, который затеял войну Роз, и оба пали во время подавления ирландского восстания. Когда же отец привез меня ко двору Ричарда, я совершенно не умел владеть оружием, и вскоре это стало поводом для насмешек надо мной со стороны сверстников, служивших пажами при герцоге и уже довольно ловко обращавшихся с копьем и мечом. Тем не менее я не затерялся среди них, ибо вскоре многие знатные особы обратили на меня внимание из-за моего голоса. Увы, трудно сейчас поверить в это, но смею вас заверить, что до того момента, как меч противника повредил какую-то связку в моей глотке, я не ведал равных себе в искусстве пения. Потому-то и пожелала взять меня в пажи высокородная графиня Суррей. С тех пор я часто услаждал песнями саму графиню, ее придворных дам и гостей. Вскоре я стал ее любимцем, но не мог забыть насмешек сверстников и все свободное время проводил в фехтовальном зале его замка Стоук-Нейланд в Эссексе. Вскоре я кое-чего добился, и сам граф изволил обратить на меня внимание, взяв в оруженосцы. Прекрасное будущее ожидало меня! Я был в чести у графа и графини, молод, хорош собой, имел прекрасный голос, располагавший ко мне все сердца. Мне благоволили, и, возможно, я чересчур занесся тогда. Когда скончался мой отец, мне не исполнилось и семнадцати, и некому было остудить мою горячую голову, когда я стал добиваться благосклонности леди Джудит, дочери самого графа. Ей было только четырнадцать, и она обещала стать ослепительной красавицей. Придворные поэты сравнивали ее с небесным ангелом, рыцари уже теснились вокруг нее, и каждый лелеял мысль поразить воображение прекрасной дочери могущественного графа. Не скрою, что среди этих щеголей затесался и я. Как придворный певец графини Суррей я имел некоторые привилегии и однажды даже просил у юной Джудит, по всем куртуазным правилам, стать дамой моего сердца, и она подарила мне свой шарф, который я с гордостью повязал на шлем. Но это было еще совсем не то чувство, какое овладело мной спустя три года, когда я после долгой отлучки, связанной со службой у ее отца, вернулся в Эссекс. Тогда я буквально потерял голову. Вообще-то я был изрядный балагур и повеса, но в присутствии леди Джудит немел, безропотно выслушивая ее насмешки, и лепетал что-то несуразное в ответ.