– Солнце заходит, – мягким грудным голосом повторила леди Джудит. – Ваши спутники давно на ногах, а в замке все готово к вечерней трапезе. Ждут только вас.
Анна мигом вскочила и оделась. Натягивая сапоги, она взволнованно спросила, как чувствует себя Оливер, и хозяйка ответила, что он недавно уснул. Ее муж приложил к обрубку руки кровоостанавливающее снадобье и травяной бальзам, чтобы умерить боль.
– Саймон замечательный лекарь. В аббатстве считают, что во всем Оксфордшире не найдется второго такого. И если он сказал, что ваш юный спутник избежал горячки и теперь выздоравливает, – значит, так оно и будет.
Обе женщины по винтовой лестнице с истертыми ступенями поднялись в большой зал, где в двух очагах с навесными колпаками жарко пылал огонь. Здесь толпились люди. Между столов с веселым визгом носились дети, среди которых были и дочери хозяев. Слуги расставляли на столах великое множество кушаний. Со двора вбегали челядинцы, принося с собой крепкий запах конского пота и навоза. Вошли ратники рыцаря – пламя очагов отсвечивало на их стальных набедренниках и касках. Туда-сюда сновали служанки, разнося дрова и воду по покоям. Здесь же околачивались и собаки, не менее двух десятков: поджарые борзые, громадные доги, лохматые волкодавы, мелкие терьеры и спаниели. Среди слуг, детей и солдат потешно ковыляла шутиха-карлица в высоком колпаке с бубенцами и с лицом как печеное яблоко.
Когда леди Джудит с гостьей вошла в зал, все уже было готово. Сэр Саймон Селден, в богатом, хотя и не новом камзоле, и сидевший по правую руку от него Филип Майсгрейв поднялись им навстречу. Тотчас по сигналу хозяина прозвенел колокол, сзывавший домочадцев к столу.
Прочитав молитву, все расселись за длинными столами. Хозяева, их дочери и гости располагались на небольшом возвышении, а слуги и ратники устроились вдоль стен. Зал был достаточно обширен, чтобы вместить всех челядинцев, но низок, с простым бревенчатым потолком и стенами, сложенными из грубо отесанных валунов, как строили еще во времена саксонских правителей.
Анна Невиль лишь мельком оглядела зал. Она была зверски голодна и без промедления отдала должное стоявшим перед ней яствам. Хотя Селдены не могли похвастать дорогой утварью и приборами, их столу могли позавидовать и при дворах коронованных особ. Было время поста, но изобилие и разнообразие блюд вызывало изумление. Исходил паром пряно пахнущий раковый суп, огромный, зажаренный целиком карп манил золотистой корочкой, здесь были также нежнейшая форель в имбирном соусе, фаршированные раки, жирные устрицы, плавающие в лимонном соке, а в центре стола возвышался горой пышный, начиненный рыбой и всевозможными приправами пудинг. И это не считая множества солений, маринованных грибов, зелени, сластей, а также вин, сидра и пенистого темного эля.
Девушка с завидным аппетитом поглощала все эти кушанья, с трудом заставляя себя не торопиться и сохранять благопристойность. Ей хотелось отведать еще и еще, и каждое новое блюдо казалось ей лучше прежнего. Леди Джудит сидела подле нее, и Анна, не в силах сдержать восхищения, негромко сказала:
– О миледи, я всегда считала, что в Уорвик-Кастл одни из лучших поваров Англии, но сейчас я вынуждена признать, что они лишь жалкие подмастерья в сравнении с теми, что приготовили эти блюда.
Хозяйка замка удивленно взглянула на нее и рассмеялась:
– Да, у меня неплохие повара и кухарки. Однако, смею вас заверить, большую часть всего этого я приготовила сама.
Анна промолчала, не найдя, что сказать. Конечно, леди Джудит весьма опустилась с той высоты, которая принадлежала ей по праву рождения. Но дойти до того, чтобы стать кухаркой?..
Словно прочитав ее мысли, леди Селден заметила:
– Среди этих старых стен, если не занять себя чем-нибудь, одолевает тоска. Созерцание же и благородная скука не в моем характере. Поэтому я предпочитаю вести все дела сама. А стряпня… О, это оказалось не менее занимательно, чем столь благородное занятие, как вышивание шелком. И мне нравится порой, надев передник, приготовить для близких какое-нибудь замысловатое блюдо из тех, что подавались еще в доме моего отца. Ведь это так приятно – угодить тем, кого любишь.
Анну и смутили, и растрогали слова леди Джудит. К тому же сейчас, когда она в богатом наряде горделиво восседала в высоком резном кресле, сразу было видно, как благородна и величественна эта дама. Ее супруг выполнял обязанности кавалера, прислуживая своей госпоже за столом. Он наливал ей вина, подавал прибор, наполнял тарелку. Казалось, это доставляет ему наслаждение.
Анна несколько раз заметила, какими нежными взглядами обменялись супруги, и удивилась, подумав о том, что эти люди, прожившие вместе более десяти лет, любят друг друга все так же сильно, как и в юности. Неужели сэр Саймон, этот обаятельный рыцарь с ослепительной улыбкой, ни разу не прельстился другой дамой?
Она глядела на пятерых старших девочек, которые были допущены к трапезе взрослых. Любимица отца, рыжая Этгита ерзала на стуле, ее лукавая рожица была перепачкана соусом. Рядом с ней – шестилетние двойняшки Уолшелина и Одри, столь похожие, что дивно, как их не путает восседающая между ними толстая, исполненная важности нянька. По правую руку от сэра Саймона – его старшая дочь, крестница королевы Маргариты. Анна припомнила, как сэр Саймон с сожалением заметил, что его старшая дочь дурнушка, но тогда она и представить не могла, насколько это верно. У Маргарет было худое и вместе с тем странно одутловатое лицо, словно бы целиком ушедшее в огромный нос, и крохотные блеклые глазки. Анна невольно задержала на этой девочке взгляд и заметила, что Маргарет быстро и внимательно посмотрела на нее. Взгляд у нее тем не менее был смелый и испытующий, а твердая, почти мужская складка губ говорила о сильной воле. И все же девочка была так нехороша собой, что сидевшая рядом с ней Анабелла казалась неземным существом. У нее был прямой, как у матери, нос, трепетные длинные ресницы, а серебристые, рассыпанные по плечам локоны окончательно довершали ее сходство с ангелом. Лицо девочки было лилейно-белым, томным и, пожалуй, немного кокетливым. Анна улыбнулась: «Когда-нибудь эта малютка вырастет, и ее отцу придется не раз поволноваться из-за столь совершенного создания».
Она вдруг поймала себя на том, что рассуждает, как умудренная опытом женщина, словно сама она не была на каких-нибудь четыре года старше хорошенькой дочки сэра Селдена. Это показалось Анне забавным, особенно после того, как она вспомнила, что совсем недавно в монастыре настоятельница мать Бриджит говорила одной из монахинь:
– Наша Анна день ото дня становится все краше. Ее отец будет приятно поражен, найдя вместо дурнушки красавицу. Но сохрани ей, Пресвятая Дева, холодный разум при ее необузданном нраве и пылком сердце.
Девушка взглянула на Майсгрейва. Рыцарь сидел, откинувшись на спинку кресла и потягивая вино из высокого бокала. Лицо его было спокойным, он улыбался, слушая речи сэра Саймона. Слуги обнесли ужинающих сладким. Анна увидела, как одна из двойняшек взобралась к отцу на колени и, жеманничая и хихикая, что-то зашептала ему на ухо. Анна улыбнулась. В ее душе царил мир, чего не бывало уже давно. Казалось, сам воздух этого ветхого замка располагает к безмятежности.