Сейчас то же самое. Эмили, каждую черточку которой он мог восстановить с закрытыми глазами, неожиданно изменилась до неузнаваемости. Он хотел дать ей время подумать о том, насколько безумна эта идея, но это же время играло против него: кошмар нарастал, как снежный ком, огромный и неповоротливый, и Крис уже не мог стоять у него на пути. Он хотел сохранить ей жизнь — поэтому сделал вид, что поможет ей умереть. С одной стороны, он чувствовал собственную беспомощность в мире, слишком огромном, чтобы он смог его изменить. С другой стороны, его мир сузился до размеров игольного ушка, где осталось место только для него, Эмили и их уговора. Нерешительность его парализовала — со свойственным подросткам максимализмом он верил, что сможет сам справиться с такой неразрешимой задачей, как эта, но в то же время ему хотелось рассказать правду маме на ушко, чтобы она, так сказать, развела тучи руками.
Его руки так сильно дрожали, что порой приходилось на них сесть. Бывали моменты, когда казалось, что он сходит с ума. Он относился к этой проблеме как к очередному соревнованию, которое должен выиграть, тем не менее напоминал себе, что еще никто не умер в конце заплыва.
Он замечал, насколько быстро стало бежать время с тех пор, как Эмили рассказала ему правду. Жаль, что оно не мчится еще быстрее: поскорее бы он вырос, и, как у остальных взрослых, эти дни юности оставили бы лишь смутные воспоминания.
Почему ему кажется, что земля уходит из-под ног, когда он всего лишь пытается медленно ехать по безопасной территории?
Она села на место пассажира — такое до боли знакомое движение, что Крису пришлось закрыть глаза.
— Привет, — как обычно, сказала она.
Крис отъехал от ее дома с таким чувством, словно кто-то изменил сценарий пьесы, в которой у него была роль, забыв предупредить его об этом.
Не успели они повернуть на Лесную ложбину, как Эмили попросила остановить машину.
— Я хочу на него посмотреть, — сказала она.
В ее голосе слышалось возбуждение, глаза — теперь, когда он их видел, — лихорадочно блестели. Как будто у нее был жар. А может, и в самом деле к ее крови примешалось что-то еще?
Он полез в карман куртки и вытащил завернутый в замшу пистолет. Эмили протянула руку, не решаясь прикоснуться к нему. Потом провела указательным пальцем по дулу.
— Спасибо, — прошептала она. В ее голосе слышалось облегчение. — А пуля? — внезапно вспомнила она. — Ты не забыл пулю?
Крис похлопал себя по карману.
Эмили взглянула на руку, которой он прикасался к сердцу, потом ему в глаза.
— Хочешь что-то сказать?
— Нет, — ответил Крис. — Не хочу.
Это Эмили предложила поехать на карусель. Отчасти потому, что знала — в это время года там никого не будет, отчасти потому, что пыталась забрать с собой все самые лучшие воспоминания о мире, который собиралась покинуть. А вдруг воспоминания можно носить в кармане, а потом доставать, намечая свой маршрут в загробном мире?
Ей всегда нравилась карусель. За последние два года, когда Крис летом тут подрабатывал, она частенько ждала его после работы. Они дали имена лошадкам: Тюльпан и Лерой, Сейди и Звездный Свет, Норовистый. Иногда она приходила сюда днем и помогала Крису усаживать тяжелых малышей в резные седла, иногда приезжала на закате, чтобы помочь ему прибрать. Эти минуты она любила больше всего. Было что-то необъяснимо прекрасное в том, как останавливалась эта махина, как медленно, поскрипывая, двигаются по кругу лошадки и шумит мотор.
Страха она не чувствовала. Теперь, когда она нашла выход, даже мысль о смерти больше не пугала. Она просто хотела, чтобы все закончилось, пока близкие ей люди не начали страдать так же сильно, как страдала она.
Она взглянула на Криса, на серебристую коробочку, в которой находится механизм, приводящий карусель в движение.
— У тебя остались ключи? — спросила она.
Ветер хлестнул ее волосами по щеке. Она сложила руки на груди, пытаясь согреться.
— Да, — ответил Крис. — Хочешь покататься?
— Пожалуйста.
Она забралась на карусель, провела рукой по носам деревянных лошадок. Выбрала одну, с кличкой Делайла, — белую лошадку с серебристой гривой и приклеенными к уздечке «рубинами» и «изумрудами». Крис стоял у серебристого щитка, подняв руку к красной кнопке, которая запускала механизм. Эмили почувствовала, как под ней, громыхнув, стала оживать карусель, как засвистела лента Каллиопы, когда карусель стала набирать скорость. Она тряхнула потрескавшимися кожаными поводьями, подгоняя лошадь, и закрыла глаза.
Вспомнила себя и Криса, как они еще маленькими стоят рядом на большом валуне на заднем дворе, держатся за руки, а потом прыгают вместе на высокую кучу опавших листьев. Вспомнила драгоценные полутона кленов и дубов. Вспомнила, как рвануло вниз руку, которую сжимал Крис, когда сила притяжения потянула их к земле. Но больше всего запоминалась та секунда, когда им обоим показалось, что они умеют летать.
Крис стоял и смотрел на Эмили. Она отбросила голову назад, от ветра у нее порозовели щеки. Из глаз текли слезы, но она улыбалась.
«Вот оно», — понял Крис. Или он даст Эмили то, что она жаждет больше всего, или сделает так, как хочет он сам. Впервые, насколько он помнил, их желания не совпадали.
Разве он может стоять рядом и смотреть, как она умирает? Но опять-таки, разве он сможет остановить ее, если она так сильно к этому стремится?
Эмили ему доверилась, а он собирается ее предать. И когда в следующий раз она повторит попытку — он был уверен, что следующий раз обязательно наступит, — он узнает о случившемся как о свершившемся факте. Как и все остальные.
Он почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Неужели он в самом деле считает себя героем?
Он попытался отогнать посторонние мысли, как делал это перед соревнованиями, чтобы думать только об одном: самом прямом и быстром пути отсюда туда. Но сейчас это оказалось нелегко. Верного пути не было. Не было никакой гарантии, что они оба добьются своего, не окажутся на том свете.
Вздрогнув, он сосредоточился на длинной белой шее Эмили, на пульсирующей ямочке. Он не сводил с нее глаз, пока она не исчезла из поля зрения в дальнем конце карусели. А потом, затаив дыхание, ждал, пока она вновь вернется к нему.
Они сидели на скамейке, от бесчисленных покрасок слой на ней был толстым и пузырчатым. Между ног у Криса стояла бутылка виски. Он почувствовал, как рядом дрожит Эмили, и предпочел думать, что она просто замерзла. Нагнувшись, он застегнул ее куртку на все пуговицы.
— Ты же не хочешь заболеть, — попенял он, а потом, задумавшись над сказанным, почувствовал тошноту. — Я люблю тебя, — прошептал он и в это мгновение понял, как поступит.
Когда любишь человека, ставишь его интересы выше собственных.
И неважно, насколько непостижимы эти интересы; неважно, насколько сумасбродны; неважно, что ты чувствуешь, будто сам себя режешь на кусочки.