Англичанин удостоил Добрую Душу презрительным взглядом, но, увидев по глазам боцмана, что тот не собирается шутить, неторопливо, с достоинством принялся снимать с себя одежду.
Когда обнаженного по пояс «сэра» боцман и помогавшие ему матросы крепко приторочили спиной к доске, никто из присутствовавших моряков еще не подозревал, что же такое придумал Диего. Недоумевали и те, кто находился на капитанском мостике. Шкафут и шканцы были забиты до отказа. Присутствующие строили догадки, но соблюдали необходимую тишину.
— А теперь, ребята, подтащите этого молчальника поближе к борту! — попросил боцман.
— Зачем доска? Можно бы и просто на веревке искупать. Не вижу мочалки, масла да золы [79] , — англичанин не терял присутствия духа и пытался шутить.
Вместо ответа Добрая Душа приказал:
— Живо! Бадью, полную воды, и прихватите у Коко воронку. Ту, что пошире!
Трое моряков бросились выполнять распоряжение.
— Ага! Вначале помыть, а потом пополоскать. И это неплохо! — проговорил «сэр», однако уже без былой надменности.
— Итак, в последний раз спрашиваю, ваше английское величество, станешь отвечать на вопросы моего капитана? Клянусь гибелью сотни кораблей, пожалеешь! — Не получив ответа, боцман взял из рук матроса воронку и приставил ее ко рту пирата.
Англичанин замотал головой.
— Бартоло, будь добр, подсоби! Поиграй-ка пальчиками на скулах этого молчальника. Сам он не желает раскрывать свои уста, — попросил Добрая Душа стоявшего неподалеку Черную Скалу.
«Сэр» тут же разжал зубы, воронка была вставлена в рот, и боцман, зачерпнув из бадьи воду деревянным ковшом, стал медленно лить ее в воронку.
Тетю и Медико покинули мостик под предлогом, что у них не окончена партия в шахматы. Ушли в каюту де ла Крус и нотариус. Между тем живот капитана пиратов быстро наполнялся жидкостью, раздувался на глазах, причиняя пирату нестерпимую боль. Многие из членов экипажа, которым поначалу была интересна проделка Доброй Души, но теперь стало неприятно смотреть на человеческие мучения, тоже отправились по своим делам.
Боцман продолжал лить воду, закусив нижнюю губу, как он это делал всегда, когда ему что-либо не нравилось.
— Как вы с людьми, так надо и с вами! Нет на вас иной управы! — сквозь зубы процедил боцман и зачерпнул очередную порцию воды.
Лицо англичанина покрылось густой краской и крупными каплями пота. Лоб стянуло от невыносимой боли. Совершив нечеловеческое усилие, он замычал, вытолкнул языком воронку и еле слышно произнес:
— Довольно, Мадемуазель Петрона! Твоя взяла. Я тебя узнал!
— То-то! Так знаешь, чей я ученик? Кто научил меня этому? — Боцман бросил ковш в бадью, приказал матросам развязать англичанина, перевернуть его на живот для облегчения страданий и без промедления отправился доложить своему капитану, чтобы тот готовился задать интересующие его вопросы.
Коко призвал команду к запоздалому ужину, который сегодня, в честь победы, имел дополнение — кружку рома. Море окутала тьма, и тут же взошла полная луна, бросив на черноту успокоившихся вод светлую, слегка подбитую рябью серебряную дорожку.
Теперь Каталина, всякий раз пробуждаясь ото сна и укладываясь на ночь, молилась не только за жизнь Педро, матери, отца, сестренок, но и за благополучие доньи Кончиты, Негро и Вулкана. К ним она привязалась всем сердцем.
Последние трое пребывали где-то совсем неподалеку, но как отыскать дорогу к ним, она себе не представляла.
Из-за отсутствия поблизости естественных гаваней и тянущегося вдоль берега мощного кораллового рифа пути кораблей лежали в стороне. Очень редко сердце девушки полнилось надеждой, когда на горизонте вдруг появлялись паруса. Но, не ведая о беде Каталины, корабли неизменно проплывали мимо.
В боио, где жил касик, по стенам рядом с атрибутами его власти висели шляпы с перьями, камзолы, сапоги, шпаги и пистолеты, старинный шлем «боргоньота», очевидно, принадлежавший одному из первых завоевателей Кубы, и даже золотые карманные часы. Но все это было свидетельством чьей-то гибели — оставалось от потерпевших кораблекрушение людей.
Однажды, любопытствуя, Каталина подошла к часам и незаметно несколько раз повернула головку завода. Часы пошли, что вызвало неописуемый восторг индейцев и было сочтено ими за признак всемогущества их королевы.
В тот день расставленные в море сети принесли небывалый улов. Жрецы и касик связали это с чудодейственным поступком королевы. Всю ночь перед ее боио на площадке, называемой «батей», вокруг костров плясали жители селения.
С тех пор всякий раз, когда касик и жрецы задумывали какое-нибудь важное для племени предприятие, они приглашали Каталину прикоснуться к часам и оживить их стрелки.
Каталина довольно быстро научилась выражать свои желания и приказывать жестами, используя их в большей степени в общении с касиком, жрецами и прислуживавшими ей женщинами. Во многом помогал ей хромоногий старик-таин, плененный много лет назад на побережье острова Куба и немного Знавший испанскую речь. Привезенный в селение, этот таин показал свое умение плести из хлопковой пряжи рыболовные сети и гамаки, готовить глину, лепить из нее тарелки, кувшины, котелки, объяснил, как следовало все это обжигать, и… сохранил себе жизнь.
Труднее было нашей героине привыкнуть к еде гуанахатабеев. Индейцы, в основном занимавшиеся рыболовством и собирательством, умели выращивать лишь маниок, юкку и маис. Первые семена кукурузы в Европу привез Христофор Колумб, описавший встреченное на вновь открытых им землях, уже окультуренное людьми растение в послании королю Филиппу и королеве Изабель от 5 ноября 1492 года.
Из маниока, дающего съедобные корнеплоды весом до 8 фунтов, индейцы варили кашу, из юкки пекли хлеб — касабе. Каменной или костяной скребницей женщины нацарапывали с юкки массу, раскладывали ее на бурен — ровную круглую плоскость из обожженной глины в диаметре до 20 дюймов, отжимали вредный для человека млечный сок и устанавливали бурен над огнем. Касабе ели с приготовленными на вертеле рыбой или черепашьим мясом. Яйца морских черепах индейцы пили сырыми. Каталина научила касика запекать яйца в золе. Изысканным блюдом считалась зажаренная на вертеле хутия — млекопитающий зверек, живущий в лесах. Чтобы добыть к столу королевы хутию, воины отправлялись сквозь труднопроходимые болота в глубь острова, где росли буйные леса. Оттуда же они приносили Каталине и сладкие фрукты: мамей — антильский абрикос или яблоко-мамей, гуанабана, каймито — небольшой зеленого цвета плод с ароматной мякотью, полной сладкого молочного сока, с черными косточками.
Индейцы почему-то не употребляли в пищу плоды дерева мараньон, растущего в изобилии вокруг. А Каталина любила собирать эти орехи, очень схожие с европейскими каштанами, зажаривать их и лакомиться, запивая кокосовым молоком.