Светорада понимала, что обозленные неожиданным наскоком степняки будут гнать Ольгу, покуда смогут. Но нагонят ли? А тут Ольга, на ходу обернувшись, пустила очередную стрелу. Пусть и не попала, но ввела преследователей в еще больший раж. Они тоже похватали луки, стали метать стрелы, но расстояние уже было достаточным, чтобы их оперенные жала не долетали до беглянки.
– Да гони ты скорей! – взмолилась Светорада.
Пришпоривая лошадь, Ольга исчезла за видимой кромкой холма. Копченые с криком понеслись за ней, последним мелькнул силуэт одинокой лошади без всадника, помчавшейся за остальными. Взбрыкивая задними ногами, она увлекала за собой тело мертвого кочевника, нога которого застряла в стремени.
Светорада долго сидела, прислушиваясь к звукам, потом к наступившей тишине. Потом оглянулась на Глеба. Ребенок смотрел своими голубенькими глазенками на княжну, словно успокаивая и давая понять, что в его короткой жизни просто не может случиться ничего дурного.
И все же Светорада переживала. Сперва за Ольгу, за то, как далеко она отведет кочевников и сможет ли увернуться от их стрел. Потом, когда прошло достаточно времени и солнце уже стало скатываться к горизонту, заволновалась о них с Глебом. На закате княжна раздула тлеющие угли, развела костер и, подогрев мясо, накормила малыша. Самой же есть не хотелось. Когда Глеб заснул, даже осмелилась отойти подальше, взошла на холм, где последний раз видела всадников, и долго вглядывалась в простирающиеся безбрежные степи. Надвигалась ночь. Еле ощутимый ветерок принес прохладу. Светорада поежилась от навалившегося на нее чувства беспредельного одиночества. В этих просторах теряется даже многочисленная орда, что уж говорить о них с маленьким княжичем.
До утра в степи было спокойно. От бессонной ночи, усталости и утреннего холода по спине Светорады пробегали мурашки. Она стала подозревать, что Ольга не вернется. Погибла ли, заблудилась в степи, а может, стала пленницей? Но что им-то с малышом теперь делать?
Глеб вскоре проснулся, стал хныкать.
– Мням, мням, – тянул он и поглаживал свой животик.
Светорада накормила его остатками дичи, села рядом и, крепко обняв, стала раскачивать. Но мальчик вскоре высвободился из ее объятий и пошел играть своими игрушками – костью и черепом. Потом он топал ножкой по вытекавшему из источника ручью, беспечно смеялся. У Светорады же от напряжения, голода, волнений слегка кружилась голова. У нее не было даже оружия, чтобы поохотиться и добыть пищу. И она только пила воду.
Вечером Светорада еле угомонила хнычущего голодного малыша. Вновь вслушивалась в ночь. Вдалеке тонко взвыл волк. Или шакал. Светорада чувствовала себя слабой и уязвимой. Смотрела на спящего княжича, которого не смогла бы и оборонить, если что. Такой кроха, такое спокойное и безмятежное личико у него во сне. И странно: обычно днем он был похож только на Игоря, а когда засыпал – на Ольгу.
Весь следующий день малыш хныкал и просил есть. Светорада могла его только поить. Теперь она невольно злилась на Ольгу, которая не догадалась оставить им хотя бы тесак. К источнику уже дважды прибегали степные лани, а Светорада даже не могла поохотиться. Суслика и того не могла поймать. Да и за угольями она не проследила, огонь погас, а кремня и огнива у нее не было.
К исходу третьего дня уставший плакать голодный Глеб вообще впал в некое сонное оцепенение. Светорада рыдала над ним. Уязвимость и беспомощность казались ощутимее, оттого что с ней был ребенок. Саму княжну тоже терзал голод, кровь стучала в висках, порой перед глазами появлялись красные круги, и наступала темнота. Светорада старалась пить побольше воды, но желудок не обманешь. Лежа в кустах, она смотрела на небо и размышляла о своей никчемности, о том, что ни на что не способна, что ранее, даже оказавшись в плену, она всегда была под чьей-то защитой, о ней заботились. Теперь же все, что она могла, это ждать смерти. Но как же Глебушка? Ему-то за что так рано покидать этот мир?
Утром Светораду привел в сознание какой-то звук. Она подняла голову и, выглянув из кустов, где они спали на накидке Ольги, увидела незнакомца, поившего в источнике лошадь. Он был невысокого роста, плечист и кривоног, как все живущие в седлах. На нем был поношенный халат, затасканные шаровары, из-под высокого войлочного колпака на спину спадали длинные сальные косицы. Когда степняк, оглаживая своего саврасого конька, чуть повернул голову, Светорада увидела его лицо – молодое, скуластое, покрытое темным загаром. Кожа шелушилась от солнца и ветра, глаза узкие, как щелки, а вдоль припухшего рта свисали длинные тонкие усы. Печенег.
Светорада заметила, что через седло лошади переброшена туша косули. Охотник. Продолжая наблюдать за ним, она вспоминала все, что знала о печенегах: дики и необузданны, очень неряшливы и коварны, а еще жестоки… Однако сейчас она вдруг поняла, что этот степняк – их единственная надежда на спасение.
Когда печенег напоил лошадь и набрал в кожаный бурдюк воды, он рывком вскочил в седло и поехал, что-то напевая. И тогда Светорада решилась:
– Эй!
Он стремительно обернулся, положив руку на рукоять сабли. Смотрел на вышедшую из зарослей женщину с ребенком на руках. Быстрым взглядом окинул кусты за ее спиной и, не заметив ничего подозрительного, перевел дыхание.
– Помоги нам, – произнесла Светорада на хазарском.
Печенег оценивающе разглядывал ее. Молодая, светловолосая, в измятой порванной рубахе, но сапожки поблескивают бисерным шитьем. Он сдвинул рукоятью хлыста свой колпак на затылок, озадаченно почесал висок.
– Помоги нам, – повторила Светорада. – Я хазарская шадё, но всех, кто сопровождал нас, убили, а мой сын погибает от голода.
Печенег понял ее и довольно рассмеялся. Светорада продолжала исподлобья смотреть на него. А он гордо выпрямился и, ударив себя кулаком в грудь, сказал:
– Сагай.
Светорада чуть склонила голову, представляясь:
– Медовая.
И вновь стала объяснять, что она знатная женщина, жена царевича Овадии. Печенег Сагай, казалось, не слушал ее, разглядывал обессиленного ребенка у нее на руках. Потом порылся в своей чересседельной суме и, достав кусок сушеного сыра, протянул Светораде. Она с жадностью впилась в него зубами. Печенег спешился и дал ей еще кожаный небольшой мех. Кумыс, поняла она, и глотнула. Сагай молча смотрел, как она пьет. Кумыс был теплый и кислый, от него засвербило в носу.
Потом она растормошила Глеба и заставила его выпить кумыса. Правда, мальчика вскоре вырвало, и ей пришлось обмыть его в источнике. Сагай ждал. Слушал, как она ему опять втолковывает, что за нее хорошо заплатят, если он отвезет ее в какую-нибудь хазарскую крепость. Когда печенег опять рассмеялся, Светорада растерянно умолкла.
Сагай отрезал от сыра еще кусок и почти втолкнул в рот Глеба. Малыш едва не поперхнулся, но стал жевать. У Светорады на глаза навернулись слезы. И степняк уже не казался таким ужасным.
– Спасибо тебе.