Он обнимал ее, пока она не начала слабо вырываться. Только ахнула, когда Стема наклонился и, огладив горячей ладонью ее ногу, как бы невзначай задрал мокрую льняную ткань, приникнув жарким поцелуем к ее колену.
– Стема, ты чего?
Попыталась оттолкнуть его голову… потом просто запустила пальцы в волосы Стемы, ласково погладила по широким сильным плечам. Тепло его дыхания на теле, у ноги… его нежные поцелуи… Он целовал ее как-то по-особенному, приникал ртом, ласкал языком. У Светорады по телу стала разливаться сладкая истома, от которой пропала всякая воля к сопротивлению, и если она все-таки попыталась оттолкнуть его голову, то только от стыда.
– Что делаешь-то?
Он целовал ее колени, медленно разводя их, потом переместился, лег рядом на бок, тяжело дыша, продолжал жадно ласкать ее ртом, языком, дыханием… медленно продвинулся выше по бедру, задирая рубаху, оглаживая ее бедра… целуя ее, словно пробуя на вкус.
– Что удумал-то?
Она слабо отталкивала его голову, дыша, как загнанное животное, дрожа в жаркий день, не ведая отчего. Смотрела сверху вниз, как его голова проскальзывает дальше между ее ног… Чтобы в таком месте была голова мужчины… Светораде было хорошо и любопытно, а еще… она сама словно вдруг пропиталась каким-то горячим внутренним жаром, словно истаивала медом, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Она хотела, чтобы он продолжал!
Сознание раздваивалось. Промелькнула мысль: это ведь не то, отчего девка становится женщиной, значит, Стема жалеет ее. И уже ни в чем не сомневаясь, ни о чем не думая, Светорада поддалась нажиму его руки, опрокидывавшей ее на песок.
Ощущения теперь были такими восхитительными, что Светорада кусала губы, сдерживая идущий из горла стон. Ее словно что-то выгибало, тело было и напряжено, и расслаблено одновременно. Она пылала и плыла, пытаясь сосредоточиться на ласке и проваливаясь в блаженство, когда уже ничего больше не понимаешь, не различаешь, плавилась, как воск, уплывала… Всхлипнула и застонала, задыхалась…
В какой-то миг Стема приподнял голову, взглянул на извивающуюся княжну, чуть улыбнулся. Потом замер, прислушиваясь.
Светорада ничего не слышала. Сама запустила пальцы в его волосы и потянула голову вниз.
– Еще…
И Стема послушался, вновь касаясь ее языком, губами, дыханием, пил и лизал, пока Светорада не стала дрожать крупной дрожью, всхлипывать и стонать. Проваливаться в сияющие глубины и упиваться наслаждением. Раскрывшаяся, почти раздетая, она изгибалась на песке, как пойманная русалка, с прядями разметавшихся по сухому песку волос. Никогда еще она не чувствовала себя такой побежденной и никогда еще ее не восхищало так собственное поражение.
Рядом тонко и пронзительно заржал Пегаш. Где-то совсем близко ему ответила ржанием другая лошадь. Донесся приближающийся дробный топот, затем прозвучал чей-то голос. Стема приподнялся, прислушался. Глаза его были серьезными. Он чуть улыбнулся довольно, заметив, что Светорада ничего не слышит, не замечает. Потом опять склонился к ней, почти поднял княжну, обхватив за бедра, стал целовать страстно и быстро, проникая в нее языком.
Светорада застонала, потом сорвалась на крик, выгнулась дугой. И тотчас Стема откатился от нее, поднялся и отошел.
Когда на тропе появились всадники, он уже стоял по щиколотки в воде, плескал себе в лицо, умывался. Медленно повернулся, едва сдерживая торжествующую улыбку.
Светорада, разметавшаяся, еще окончательно не пришедшая в себя, стонущая, раздетая, извивалась на песке, а в зарослях на дороге замерли трое всадников, один из которых был его отец. Растерянно смотрели и молчали.
Стема сказал:
– Говорил же я тебе, Кудияр, что она сама меня завлекает. А ты не верил. Вон погляди, что делает.
Светорада, приходя в себя, различила голоса и, почувствовав неладное, приподнялась на локтях. Затуманившимся взором посмотрела на Стему, потом резко оглянулась. Несколько секунд широко открытыми глазами глядела на оторопевших воинов и вдруг пронзительно завизжала. Так пронзительно, что лошади под всадниками заволновались, и, пока они справлялись с ними, княжна вскочила и как безумная пошла к воде.
У Стемы даже возникло подозрение, что княжна решила утопиться. Он успел перехватить ее, удержать, прижав к себе. Светорада кричала и рвалась из его рук, била его кулаками, отталкивала. Она была словно бесноватая, пока, стихнув, не повисла на руках Стемы, зайдясь плачем. Стема поглаживал ее по волосам, стряхивал с них песок, сам же глядел на отца, пожимая плечами: дескать, видишь, каково мне приходится с ней.
Кудияр сидел, почти склонившись до луки седла, будто на плечи ему обрушилась непомерная тяжесть. Потом перевел взгляд с одного кметя на другого.
– Сам зарублю, если хоть полусловом об увиденном обмолвитесь!
Быстро перекинув ногу через луку седла, спрыгнул с лошади. По пути поднял накидку княжны, подошел, накрыл ее и принял из рук Стемы. Стал говорить что-то негромко, Удерживая рыдающую Светораду, сам же глазами указал Стеме – уезжай! И тот уехал. Быстро, легко, как будто все его дела здесь были закончены.
Светорада вернулась в Смоленск, но даже в родном тереме никак не могла успокоиться. У себя в горнице бросилась на ложе, опустив полог, несмотря на духоту. Лежала не двигаясь, зарывшись лицом в подушку, постанывая и дрожа. Ее девушки с Теклой не могли понять, что происходит с их госпожой. Пытались успокаивать ее, но княжна только ругалась и гнала их прочь, а когда Текла предложила сходить за Гордоксевой, княжна накинулась на нее, как разъяренная кошка, велев ничего не предпринимать. Только когда Потвора робко заикнулась о том, не позвать ли Стемида, чтобы тот утешил Светораду, княжна впервые подняла голову.
– А он что… Он где? – спросила странным, будто сорванным голосом.
Узнав, что Стема, как всегда, несет службу у дверей ее покоев, вновь уткнулась лицом в подушку, только простонала, чтобы все ушли, оставили ее одну.
Было объявлено, что княжна захворала от жары. Ее не беспокоили, и она, начав успокаиваться, заснула. Проснулась, когда уже смеркалось. За окном трещали сверчки, из расположенной неподалеку ткацкой доносилась протяжная песня работниц, со стороны гридницы слышался привычный гул голосов. Светорада лежала, раскинувшись на широком ложе, смотрела на слабо мерцавший язычок светильника на витой треноге и думала о своем.
Теперь, когда ее потрясение улеглось, она старательно обдумала случившееся. Конечно, это великий позор, однако верный Кудияр сделает все, чтобы больше никто о том не догадывался. А Стема… Даже теперь Светорада стремилась всячески оправдать его. Ведь он так ласкал ее, доставил такое наслаждение, даже не думая, что это позорно для мужчины и воина. Светорада о подобных ласках никогда и не догадывалась, не знала, что такое возможно. И ведь не воспользовался же Стема ее слабостью, не взял ее, как поступил бы любой другой на его месте, – так думалось Светораде. Ее честь и девственность остались при ней, а то удовольствие, которое он ей доставил… Княжне теперь казалось, что ей раскрылась некая тайна и она уже никогда не будет прежней.