— Он никогда не пользуется прошедшим временем, — пробормотал я.
— А? Это… — Паг кивнул. — Вампиры не воспринимают прошедшего времени. Для них это всего лишь другая ветка реальности. Они не вспоминают прошлое, а переживают заново.
— Что — вроде ретроспективных галлюцинаций после травмы?
— Только без травмы, — он поморщился. — По крайней мере, для них.
— Так это, выходит, твой нынешний конек? Вампиры?
— Подселенец, вампиры сейчас конек с большой буквы «ка» для любого, у кого в резюме имеется хоть одна приставка «нейро». Я всего лишь пару статей по гистологии делал. Рецепторы распознавания образов, лапласиан гауссиана, [17] полосовые фильтры сигнал / шум. В общем, про их глаза.
— Ага, — я поколебался. — Выводят из равновесия, знаешь ли.
— А то! — Паг понимающе кивнул. — Этот их тапетум [18] дает такой отблеск… Жуть берет.
Он помотал головой, заново переживая впечатление.
— Ты их не видел вживую, — заключил я.
— В смысле — во плоти? Да я бы за это отдал левое яйцо. А что?
— Дело не в свечении. А в… — я поискал подходящее слово, — в отношении.
— Ага, — согласился он, помолчав чуток. — Пожалуй, иной раз своими глазами не увидишь — не поймешь, да? Потому я тебе и завидую, Подселенец.
— Зря.
— Не зря. Даже если ты так и не встретишься с теми, кто послал светлячков, у тебя будет такая возможность понаблюдать этого… Сарасти, да?
— И все впустую. В моем резюме все «нейро» стоят в графе «история болезни».
Он рассмеялся.
— Ну, в общем, как я сказал — увидел твое имя в заголовках и решил: ну, старику через пару месяцев вылетать, не стоит, наверное, ждать, что он сам позвонит. Прошло больше двух лет.
— Я не думал, что произошло. Решил, ты занес меня в «черный список».
— Не. Ни в жизнь, — он опустил глаза и замолчал. — Мог бы ей позвонить, — пробормотал Паг наконец.
— Знаю.
— Она умирала. Ты бы мог…
— Не было времени.
Он решил проглотить мое неприкрытое враньё и просто сказал:
— В общем, я просто хотел пожелать тебе удачи. Тоже не совсем правда.
— Спасибо. Ценю.
— Надери пришельцам задницы. Если у них есть задницы.
— Нас будет пятеро, Паг. Девять, если считать дублеров. На армию не хватит.
— Просто фигура речи, о мой млекопитающий брат. Зарой топор. Топи торпеды. Дави жабу.
«Поднимай белый флаг», — подумал я.
— Ты, наверное, очень занят, — заметил он, — я…
— Слушай, не хочешь встретиться? В реале. Давно я не бывал в «КуБите».
— Я бы с радостью, Подселенец. Только я, к несчастью, в Манкойе. Здесь мастерская splice’n’dice.
— Что, ты хочешь сказать — физически?
— Передовые разработки. Старая школа, привычка.
— Жалко.
— В общем, оставлю я тебя. Просто хотел… ну, понимаешь…
— Спасибо, — повторил я.
— Ну, ты понял. Пока, — заключил он.
Для чего, если разобраться, Роберт Паглиньо мне и звонил. Он не рассчитывал на следующий раз.
Паг винил меня за то, что с Челси так вышло. Поделом. Я винил его за то, что с ней все так началось.
Он занялся нейроэкономикой как минимум отчасти потому, что друг детства прямо у него на глазах превратился в мозгового подселенца. Я подался в синтез примерно по той же причине. Пути наши разошлись, и мы не так уж часто встречались во плоти; но и через двадцать лет после того, как я ради него измордовал стайку пацанья, Роберт Паглиньо оставался моим лучшим и единственным другом.
— Тебе надо оттаять, — как-то сказал он мне. — И я знаю женщину с подходящими прихватками для духовки.
— Это, пожалуй, самая скверная метафора в истории человеческого языка, — заметил я.
— Серьезно, она тебе под стать. Вроде противовеса — сдвинет тебя поближе к статистической норме, понимаешь?
— Нет, Паг, не понимаю. Кто она — тоже нейроэкономист?
— Нейрокосметолог, — поправил он.
— На них еще есть спрос? — я бы сильно удивился: зачем платить, чтобы увеличить совместимость со своей «второй половиной», когда само понятие «второй половины» напрочь вышло из моды?
— Небольшой, — признался Паг. — Вообще-то она почти без работы сидит. Но инструменты еще при ней, старина. Очень тигмотактичная [19] девочка. Предпочитает общаться лицом к лицу и во плоти.
— Не знаю, Паг. Слишком на работу смахивает.
— Это не твоя работа. С ней будет всяко полегче, чем с убогими головоломками, которых ты переводишь. Она умница, красавица и вполне влезает в границы нормы, если не считать заморочек по поводу личного общения. А это уж не столько настоящий изврат, сколько милый фетиш. В твоем случае от него может быть даже лечебный эффект.
— Если бы я хотел лечиться, я бы обратился к психиатру.
— Правду сказать, этим она тоже подрабатывает.
— Да? — и, против воли: — Получается?
Он смерил меня взглядом.
— Тебе не поможет. Да и не в том дело. Я просто прикинул, что вы двое должны сойтись. Челси одна из немногих, кого не оттолкнут с ходу твои интимные проблемы.
— В наше время у всех интимные проблемы, если ты не заметил.
Как тут не заметишь; население уменьшается уже не первый десяток лет.
— Это был эвфемизм. Я имел в виду твою антипатию к контакту с людьми вообще.
— Называть тебя человеком — уже эвфемизм?
Он ухмыльнулся:
— Тут другое дело. Мы с тобой давно друг друга знаем.
— Спасибо, но нет.
— Поздно. Она уже едет на место свидания.
— Место сви… Паг, ты жопа!
— Глубокая.
Так и вышло, что я неожиданно для себя вошел в неприлично-личный контакт. В коктейль-баре отеля «Бесс и медведь» слабое рассеянное свечение сочилось из-под кресел и столешниц; цветовая гамма сползала — по крайней мере, тем вечером — в длинные волны. В таких местах нормалы могут делать вид, будто видят инфракрасный свет.