А на равном отдалении от тех и других обитали Историки. Они не слишком задумывались над возможным появлением разумных инопланетян из дальнего космоса — но если такие существуют, говорили Историки, то пришельцы будут не просто умны. Они будут опасны.
Вывод этот может показаться даже слишком очевидным. Что есть история человечества, как не последовательная поступь новых технологий, попирающих старые железной пятой? Но предметом рассмотрения служила в данном случае не история человечества и не бесчестное преимущество, которое орудия давали одной из сторон; угнетенные подхватывают совершенное средство уничтожения так же охотно, как угнетатели — дай им только полшанса. Нет, вопрос заключался в том, откуда вообще взялись орудия. В том, для чего они нужны.
С точки зрения Историков, орудия создавались с единственной целью: придавать сущему противоестественные формы. Они обращались с природой как с врагом, они по определению являли собою мятеж против натуры вещей. В благоприятной среде технология не выживает и не развивается в культурах, пораженных верой в естественную гармонию. Зачем изобретать термоядерные реакторы, когда климат прекрасен, а пища изобильна? Зачем строить крепости, когда нет врагов? Зачем насиловать мир, который не представляет угрозы?
Не так давно человеческая цивилизация могла похвастаться множеством ветвей. Даже в двадцать первом веке отдельные изолированные племена едва додумались до каменных орудий. Некоторые остановились на сельском хозяйстве. Другие не успокоились, пока не покончили с самой природой, третьи — пока не построили города в космосе.
Но все мы рано или поздно успокаивались. Каждая новая технология стаптывала менее совершенные, карабкаясь к некоем асимптоте довольства, пока не останавливалась — пока моя родная мать не улеглась личинкой в медовую соту, под уход механических рук, по доброй воле отказавшись от борьбы.
Вот только история не утверждала, что все должны остановиться вместе с нами. Она лишь предполагала, что остановившиеся перестали бороться за выживание. Могут быть и другие, адские миры, где лучшие творения человечества рассыпались бы, где среда продолжает оставаться врагом, где единственными выжившими остались те, кто сопротивлялся ей острой лопатой и прочной державой. И угроза, которую представляет подобная среда, не может быть примитивной. Суровый климат и стихийные бедствия или убивают тебя, или нет, а единожды подчиненные — или заставившие приспособиться — теряют опасность. Нет, единственные факторы среды, не теряющие значения, — те, что сопротивляются, что новым подходам противопоставляют самоновейшие, что заставляют противника брать невероятные вершины исключительно ради выживания. В конечном итоге единственный настоящий враг — это враг разумный.
А раз лучшие игрушки оказываются в руках у тех, кто никогда не забывает, что сама жизнь — это война против наделенного разумом противника, что это говорит о племени, чьи машины путешествуют между звезд?
Достаточно резонный довод. Возможно, он даже принес бы Историкам победу в споре, если бы подобные дискуссии когда-либо разрешались на основе аргументов и если бы заскучавшая аудитория уже не присудила Ферми победу но очкам. Но парадигма Историков была слишком страховидна, слишком дарвинистична для народа, да и кроме того — интерес пропал. Даже запоздавшие сенсации обсерватории Кэссиди ничего не изменили. Ну и что, если на каком-то шарике в окрестностях Большой Медведицы атмосфера содержит кислород? До него сорок три световых года, и планета молчит; а если тебе нужны летающие шандалы и мессии со звезд, на Небесах этого добра навалом. Если тебе нужны тестостерон и стрелковая практика, можешь выбрать посмертие, полное злобных инопланетных тварей со сбитым прицелом. Если сама мысль о нечеловеческом разуме угрожает твоему мировоззрению, ты можешь исследовать виртуальную галактику бесхозной недвижимости, только и ожидающей случайно проходивших мимо богобоязненных паломников с Земли.
И все это рядом, по другую сторону спинномозговой розетки, которую можно вставить за четверть часа. Зачем тогда терпеть тесноту и вонь в реальном космическом перелете только для того, чтобы навестить прудовую слизь на Европе?
Так и случилось с неизбежностью, что зародилось четвертое племя, небесное войско, восторжествовавшее над всеми: племя, которому На Все Класть С Прибором. И когда на Землю обрушились светлячки, оно не знало, что делать.
Поэтому они послали вперед «Тезей» и — в запоздалом почтении к мантрам Историков — вместе с нами послали солдата, так, на всякий случай. Крайне маловероятно было, чтобы хоть одно дитя Земли могло выстоять перед теми, кто преодолел межзвездные пространства, если пришельцы окажутся враждебны. И все же я чувствовал, что присутствие Бейтс успокаивает, по крайней мере, человеческую часть команды; Если придется идти врукопашную с недружелюбным тираннозавром, чей интеллект измеряется четырехзначными числами, не помешает иметь под рукой опытного солдата.
В худшем случае она сможет вырубить копье из ветки соседнего дерева.
* * *
— Богом клянусь, если нас всех сожрут инопланетяне, спасибо за это надо будет сказать секте Теории игр, — выпалила Саша.
Она перекусывала на камбузе брикетом кускуса. Я наведался туда за кофеином. Мы остались более-менее наедине: остальной экипаж разметало от купола до фабрики.
— Лингвисты ей не пользуются?
Некоторые, я знал, не испытывали поэтому поводу проблем.
— Мы — нет. А остальные — шарлатаны. С ней в чем беда: теория игр предполагает рациональную заинтересованность игроков. А люди не ведут себя рационально.
— Раньше предполагала, — признал я. — Сейчас учитывают влияние нейросоциологии.
— Нейросоциологии человека, — Саша отгрызла угол у брикета и продолжила с полным ртом манки: — Все, на что годится теория игр, это рациональные игроки вида Homo Sapiens. Давай-ка я ткну пальцем в небо и попробую догадаться, относится ли хоть что-нибудь из этого к ним, — Саша махнула рукой в сторону таящихся за корабельной обшивкой архетипических пришельцев.
— Свои ограничения у нее есть, — признал я. — Приходится, наверное, использовать подручные инструменты.
Саша фыркнула.
— А если тебе не удалось добыть папку с чертежами, ты станешь строить дом своей мечты по книге неприличных частушек?
— Может, и нет. Но для меня теория игр оказалась весьма полезна, — добавил я, поневоле оправдываясь. — В самых неожиданных областях.
— Да? Например?
— Дни рождения, — ответил я и тут же пожалел об этом.
Саша перестала жевать. В глазах у нее что-то блеснуло мимолетно, словно остальные ее личности навострили уши.
— Продолжай, — заинтересовалась она, и я ощутил, как прислушивается вся Банда.
— Ничего особенного. Просто пример.
— Так расскажи, — Саша вскинула голову Сьюзен.
Я пожал плечами. Не было смысла раздувать проблему.
— Ну, согласно теории игр, нельзя никому говорить, когда у тебя день рождения.