— Ложная слепота?
— С рецепторами все в порядке, — рассеянно проговорил он. — Мозг обрабатывает изображение, но не имеет к нему доступа. Управление перехватывает ствол мозга.
— То есть ствол видит, а кора — нет?
— Что-то вроде того. Заткнись и дай мне… Аманда, ты меня слышишь?
— …Нет…
Голос не принадлежал никому в палатке. Едва слышный, он вместе с остальными данными проскользнул по руке Шпинделя. Снаружи внутрь.
— Майор Мэнди! — воскликнул Шпиндель. — Живая!
— …Нет… — шепот, как белый шум.
— Ну, раз ты разговариваетшь, то уж точно не дохлая.
— …Нет…
Мы со Шпинделем переглянулись.
— В чем проблема, майор?
Молчание. Банда легонько прислонилась к стене за нами. Грани ее были непрозрачны.
— Майор Бейтс? Слышите меня?
— Нет, — мертвый голос — упокоенный, пойманный в банку, переданный сквозь плоть и свинец на скорости в три бода. Но это определенно была Бейтс.
— Майор, вам надо забраться сюда, — предложил Шпиндель. — Можете залезть в палатку?
— …Нет…
— Вы ранены? Вас что-то держит?
— …Н-нет…
Может, это и не она. Только ее голосовые связки.
— Слушай, Аманда. Это опасно. Там снаружи слишком жарко, понимаешь? Ты…
— Меня здесь нет, — ответил голос.
— Где ты?
— …Нигде.
Я взглянул на Шпинделя. Тот посмотрел на меня. Молча.
Заговорила Джеймс — не сразу и очень тихо:
— Аманда, где же ты?
Нет ответа.
— Ты «Роршах»?
Здесь, во чреве зверя, так легко было поверить…
— Нет…
— Тогда что?
— Н… ничто, — голос ровный, механический. — Я ничто.
— Ты говоришь, тебя не существует? — протянул Шпиндель.
— Да.
Палатка вокруг нас вздохнула.
— Тогда как ты можешь говорить? — спросила у голоса Сьюзен. — Если тебя не существует, с кем мы разговариваем?
— С кем-то еще, — дыхание. Шорох помех. — Не со мной.
— Черт, — пробормотал Шпиндель. Графы его вспыхнули решимостью и внезапным прозрением. Он отнял ладонь от стены; мой дисплей тут же поблек. — У нее мозги варятся. Надо затащить ее внутрь.
Биолог потянулся к клапану. Я тоже.
— Всплеск…
— Уже проходит, комиссар. Худшее позади.
— Хочешь сказать, это безопасно?
— Это смертельно опасно. Там всегда смертельно, и она там, снаружи, и может здорово пострадать в своем нынешнем со…
Что-то врезалось в палатку снаружи. Ухватило внешний клапан и потянуло.
Наше убежище распахнулось, точно глаз: из открывшегося зрачка на нас смотрела Аманда Бейтс.
— У меня уровень три точка восемь, — проговорила она. — Терпимо, нет?
Никто не пошевелился.
— Давайте, ребята. Перекур окончен.
— Ама… — Шпиндель уставился на нее. — Ты в порядке?
— Здесь? Черта с два. Но нас работа ждет.
— Ты… существуешь? — спросил я.
— Что за дурацкие вопросы? Шпиндель, как насчет напряженности поля? Работать можно?
— Э… — он отчетливо сглотнул. — Возможно, нам стоит прервать работу, майор. Этот пик…
— По моим данным, пик почти прошел. У нас меньше двух часов на то, чтобы закончить разбивку лагеря, установить наземный контроль и унести ноги. Сможем мы справиться с этим без галлюцинаций?
— Не думаю, — признался Шпиндель, — что мы до конца придем в себя. Но об… экстремальных проявлениях не стоит беспокоиться до новой волны.
— Хорошо.
— Которая может накатить в любой момент.
— Мы не галлюцинировали, — тихо заявила Джеймс.
— Обсудим позже, — перебила Бейтс. — Сейчас…
— Там была система, — настаивала Джеймс. — В магнитном поле. В моей голове. «Роршах» разговаривал. Может, не с нами, но разговаривал.
— Хорошо, — Бейтс отплыла, пропуская нас. — Может, теперь мы научимся, наконец, отвечать.
— Может, научимся слушать, — отозвалась Джеймс.
* * *
Мы бежали, как испуганные дети, состроив храбрую мину. Бросили базовый лагерь: на входе — до сих пор действующего «чертика», вот уж чудо из чудес; туннель в дом с привидениями; оставили на погибель одинокие магнитометры в смутной надежде, что им удастся ее избежать. Грубые актинометры и термографы, старомодные радиоустойчивые устройства, измерявшие мир через изгибы металлических трубок и высекавшие свои летописи на рулонах пленки. Лампы, водолазные колокола, связки направляющих канатов. Мы оставили все — и обещали вернуться через тридцать шесть часов, если выживем.
Внутри каждого из нас мельчайшие раны превращали ткани в кашу. Клеточные мембраны текли из бессчетных щелей. Замученные ремонтные ферменты в отчаянии цеплялись за рваные гены, едва оттягивая неизбежное. Выстилка тонкой кишки начала отслаиваться клочьями в надежде спрыгнуть с парохода прежде, чем начнет умирать остальное тело.
К тому времени, как мы состыковались с «Тезеем», меня и Мишель уже подташнивало. (Остальную Банду, как ни странно, нет; понятия не имею, как такое возможно).
Остальным предстояло испытать то же через несколько минут. Без медицинской помощи нам бы предстояло выворачиваться наизнанку на протяжении двух ближайших суток. Потом тело делает вид, что поправляется; примерно неделю не чувствуешь боли и не имеешь будущего. Мы бы ходили, разговаривали, двигались как живые и, возможно, убедили бы себя, что бессмертны.
А потом схлопнулись бы внутрь и сгнили, начиная с внутренностей. Истекли бы кровью из глаз, и десен, и задниц, и если хоть один Бог милосерден — умерли бы прежде, чем лопнуть, точно перезрелые плоды.
Но, конечно, «Тезей», искупитель наш, избавит от подобной судьбы. Из челнока мы цепочкой проследовали в огромный надувной шар, который Сарасти установил для хранения личных вещей; сбросили зараженные скафы, одежду и нагими вынырнули в хребет корабля. Чередой летающих мертвецов проследовали через вертушку. Вампир выждал в благоразумном отдалении на крутящемся полу, пока мы пройдем, потом подскочил и скрылся на корме — пошел скармливать наши радиоактивные обноски декомпилятору.
В склеп. Наши гробы стояли распахнутыми у кормовой переборки. Мы с облегчением опустились в их объятья. Когда крышка опускалась, Бейтс начала кашлять кровью.
Кости мои гудели, когда Капитан запустил процесс. Я заснул мертвецким сном. В том, что меня ждет возрождение, убеждали только теория и обещания наших братьев-механизмов.