— У меня все зафиксировано. Все в КонСенсусе.
Я попробовал нажать на его «эго».
— Но мне бы очень помогло твое резюме. То, что именно тебе кажется важным, может оказаться не менее значительным, чем сами данные.
Несколько секунд он рассматривал меня. Пробормотал что-то, многословное и неуместное, спустя минуту выдал более осмысленную тираду:
— Важно то, чего не хватает. У меня на руках живые образцы, а я все еще не могу отыскать у них гены. Синтез белков почти прионный [66] — реконформационный путь вместо обычной транскрипции, — но я не могу разобраться, как укладываются в стену уже готовые кирпичи.
— На энергетическом фронте есть подвижки? — спросил я.
— Энергетическом?
— Аэробный метаболизм на анаэробном бюджете, помнишь? Ты сказал, что в них слишком много АТФ.
— Эту загадку я решил, — он пыхнул дымом; далеко на корме комочек инопланетной ткани растекался и расслаивался химическими слоями. — Они спринтеры.
Как хочешь, так и крути. Я не справился.
— В каком смысле?
Каннингем вздохнул.
— Метаболизм — это компромисс. Чем быстрее ты синтезируешь АТФ, тем дороже обходится каждая молекула. Оказывается, болтуны намного эффективнее его производят, чем мы. Только происходит у них это исключительно медленно, что не должно слишком мешать существам, чья жизнь проходит по большей части в спячке. «Роршах» — или то, из чего он вырос, — дрейфовал тысячелетиями, прежде чем его вынесло сюда. Времени вполне достаточно, чтобы наработать энергетический резерв для спазмов активности. А когда фундамент заложен, гликолиз протекает со взрывной скоростью. Двухтысячекратная выгода, и никакой потребности в кислороде.
— Болтуны живут в спринте. До смерти.
— Возможно, они рождаются заряженными АТФ и расходуют его на протяжении всей жизни.
— И сколько им отведено?
— Хороший вопрос, — признал он. — Живи быстро, умри молодым. Если они экономят энергию и большую часть времени отсыпаются — кто знает?
— Хм.
Развернувшегося болтуна снесло воздушным потоком к стене. Существо оттолкнулось от нее одним протянутым щупальцем; остальные продолжали гипнотически развеваться.
Я вспомнил другие щупальца, не столь нежные.
— Мы с Амандой загнали одного в толпу. Его…
Каннингем вернулся к пробам.
— Я видел запись.
— Они его растерзали.
— Угу.
— Есть догадки — почему?
Он пожал плечами.
— Бейтс полагает, там, внизу, может идти что-то вроде гражданской войны.
— А ты что думаешь?
— Не знаю. Может, и так, а может, болтуны занимаются ритуальным каннибализмом, или… они инопланетяне, Китон. Чего ты от меня хочешь?
— Но они не инопланетяне на самом-то деле. По крайней мере, не разумные. Война подразумевает разум.
— Муравьи воюют постоянно. Это ничего не доказывает, кроме того, что они живые.
— А болтуны вообще живые? — спросил я.
— Что за странный вопрос?
— Ты считаешь, что «Роршах» выращивает их, будто на конвейере. Ты не можешь найти генов. Может, это просто биомеханические роботы.
— Это и есть жизнь, Китон. Ты сам такой, — новая доза никотина, новый шквал чисел, новая проба. — Жизнь — не «или / или». Она — вопрос уровня.
— Я спрашиваю о другом, они вообще естественного происхождения? Они не могут быть искусственно созданы?
— А термитник — искусственный? Бобровая плотина? Звездолет? Конечно. Созданы ли они естественным образом сложившимися организмами согласно их природе? Да. Ну, так скажи мне, как хоть что-нибудь во всей огромной мультивселенной может быть противоестественным?
Я попытался сдержать раздражение.
— Ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Бессмысленный допрос: Вытряси двадцатый век из ушей.
Я сдался. Пару секунд спустя Каннингем осознал, что я молчу. Его сознание покинуло механические придатки и выглянуло из плотских глаз, словно в поисках загадочным образом смолкшего комара.
— Да что ты до меня докопался? — спросил я. Дурацкий вопрос, очевидный. Недостойно настоящего синтета вести себя настолько… настолько прямолинейно. С мертвого лица сверкнули глаза.
— Обработка информации без осознания. Такая у тебя работа, не так ли?
— Это чудовищное упрощение.
— Ммм… — Каннингем кивнул. — Тогда почему ты явно не в силах осознать, насколько бессмысленно заглядывать нам через плечо и слать депеши домой?
— Кто-то должен поддерживать связь с Землей.
— Семь месяцев в одну сторону. Недурной период общения.
— Тем не менее.
— Мы здесь одни, Китон. Ты один. Игра закончится задолго до того, как наши хозяева узнают, что она началась, — он глотнул дыма. — А может, и нет. Может, ты общаешься с кем-то поближе, а? Так? Тебе шлет инструкции четвертая волна?
— Четвертой волны нет. Во всяком случае, мне о ней ничего не говорили.
— Скорей всего, нет. Они же не станут рисковать своими шкурами, верно? Слишком опасно даже держаться в стороне и наблюдать издалека. Потому нас и построили.
— Мы создали себя сами. Никто не заставлял тебя проходить перепланировку.
— Нет, перепланироваться меня никто не заставлял. Я мог позволить вырезать себе мозги и улететь на Небеса, верно? Вот и весь наш выбор. Мы можем быть совершено бесполезны или посоревноваться с вампирами, конструктами и ИскИнами. Может, ты мне расскажешь, как это сделать, не превратившись в полного… полного уродца.
Столько выражения в голосе. И ничего на лице. Я промолчал.
— Видишь, что я имею в виду? Не понимаешь, — он выдавил сухую усмешку. — Так что я буду отвечать на твои вопросы. Я отложу работу и стану водить тебя на помочах, так сказал Сарасти. Полагаю, выдающийся вампирский интеллект видит осмысленную причину потворствовать твоему нескончаемому тявканью, а оно у нас начальник, так что я подчиняюсь. Правда я не настолько умен, поэтому прости меня, но мне это кажется слегка низкопробным.
— Я просто…
— Ты просто делаешь свою работу. Знаю. Но мне не нравится, когда мной вертят, Китон. А твоя работа именно в этом.
* * *
Еще дома, на Земле, Роберт Каннингем едва скрывал свое презрение к бортовому комиссару. Оно было очевидно даже для топологически слепых.