– А ты все-таки рискни, – разминая сигарету, тоном бывалого провокатора предложил Юрий, – расскажи. Поделись своими наблюдениями.
– И-щас, – сказал Серега. – Разбежался… Это, Юрик, разговор долгий, а у тебя времени – воробей нагадил. А может, хрен с ней, с этой работой? Давай лучше за портешком сгоняем. Посидим как белые люди. Погода какая, ты посмотри! Благодать! Пусть подавятся своими правами. Поеду на шабашку, новым русским дачи строить. И бабки нормальные, и от грымзы своей подальше. Хорошо тебе, холостому, – ни забот, ни хлопот! А у меня что ни вечер – ну чисто пилорама! Как завоет, как завизжит и пошла пилить. Сначала вдоль пилит, а потом, как притомится, поперек начинает.
– Адрес давай, – закуривая третью сигарету, перебил его Юрий.
– А на кой хрен тебе мой адрес? – агрессивно поинтересовался Серега. Он был уже хорош. – К Людке моей клинья подбить?
– Людке своей клинья сам бей, – сказал Юрий. – Адрес редакции давай.
– А, это! Да ради Бога…
Заплетающимся языком Серега продиктовал адрес и имя человека, к которому следовало обратиться по поводу работы.
– Тебе, наверное, уже хватит, – сказал ему Юрий. – И вообще, Серега, шел бы ты домой.
– Ага, – Серега покивал головой, едва не ударившись при этом подбородком о край стола, – домой… Там, брат, жена и дочка. Чего я им скажу-то?
Так не хочешь портвейну? Ну и хрен с тобой, интеллигенция занюханная! Беги, беги, только трудовую книжку не забудь. И паспорт… И права… И сухой паек на трое суток, и две смены белья, и пачку презервативов…
Провожаемый этими бессвязными напутствиями, Юрий зашагал к подъезду. Нужно было выложить в холодильник продукты, перекусить на скорую руку и по-быстрому решить, что делать. Предложение Сереги могло оказаться обыкновенным пьяным трепом, но, с другой стороны, Юрий был не прочь попытать счастья. До того, как у Сереги Веригина отобрали водительское удостоверение, он прилично зарабатывал. Кроме того, Юрий любил крутить баранку и частенько с удовольствием вспоминал свою работу в таксопарке. Конечно, он был способен на большее, чем возить по Москве пронырливых журналистов, но, с другой стороны, на какое-то время такая работа могла стать для него неплохим выходом. Так или иначе, но он находился не в том положении, чтобы долго выбирать. Не идти же, в самом деле, по примеру Сереги Веригина бетонщиком на строительство дачи какого-нибудь нового русского! Для более квалифицированного ручного труда нужны определенные навыки, а найти применение единственной специальности, которой владел Юрий, на гражданке было не так-то просто. Пойти в частное охранное агентство? Вышибалой в кабак? Или, может быть, прибиться к братве? Но все это – не профессии. Это образ жизни, позволяющий жирно жрать и много пить, практически не работая. А если принять предложение Веригина, можно будет на некоторое время успокоиться и, не испытывая острой нужды в деньгах, осмотреться по сторонам в поисках места под солнцем. В конце концов, та же журналистика, хоть и сродни проституции, хороша тем, что, во-первых, легальна, а во-вторых, позволяет неглупому человеку со стороны проявить себя независимо от наличия диплома – по крайней мере, теоретически…
«Во, наворотил, – подумал Юрий, выгружая на кухонный стол принесенные из магазина продукты. – Уже и в журналисты записался. Нет, если быть таким журналистом, как герой рассказов Марка Твена, который сидел в редакции специально для того, чтобы отражать атаки разгневанных читателей – стрелять в них, ломать им руки и выбрасывать их из окна, – то такая журналистика как раз для меня. Но в наше время, если я не ошибаюсь, все это происходит немного по-другому, и мне придется довольствоваться скромным местом редакционного водителя.»
Кстати, сказал он себе. Если не поторопиться, это место может оказаться занятым.
Он одним махом отхлебнул полбутылки кефира, откусил здоровенный кусок свежего батона и, жуя на ходу, вышел из квартиры, держа путь к новой жизни.
* * *
– Вы что, совсем офонарели?! – возмутился Голобородько. – Что вы себе позволяете?! Мне нужно в аэропорт!
Он пытался говорить на басах, но чуткое ухо Смыка без труда улавливало в его голосе истерические испуганные нотки. Смык понимал его очень хорошо: по правде говоря, он и сам готов был наложить в штаны от страха.
Негромко урча двигателем на холостом ходу, черная “Волга” катилась по ухабистой грунтовке, к которой с обеих сторон вплотную подступал смешанный лес. Смык заметил, что под деревьями еще навалом слежавшегося, потемневшего снега. Поверхность дороги была скользкой, раскисшей, в глубоких выбоинах.
– Останови, – приказал сидевший сзади блондин, и Смык послушно утопил педаль тормоза.
Машина немного прошла юзом по скользкой грязи и остановилась, въехав передними колесами в разлегшуюся поперек дороги лужу, на поверхности которой до сих пор плавали не успевшие растаять кусочки грязного льда.
Голобородько вдруг замолк на полуслове и распахнул дверцу, намереваясь выскочить и рвануть куда глаза глядят. Смык вынужден был отдать должное приезжему: девять из десяти человек на его месте остались бы сидеть в машине, парализованные ужасом, дожидаясь своей участи, как бараны на бойне, в надежде, что все как-нибудь обойдется. Кубанский казак, несмотря на высшее образование, шляпу и козлиную бородку, оказался парнем сообразительным и шустрым. Но на то, чтобы выбраться из машины, даже из такой просторной, как отечественная “Волга”, всегда требуется время, а как раз времени-то у него и не было.
Сидевший на заднем сиденье блондин резко подался вперед, сделав такое движение обеими руками, словно вдруг вознамерился попрыгать через скакалку, не выходя из машины. В воздухе что-то блеснуло. Голобородько ни с того ни с сего выпустил дверную ручку и вцепился обеими руками в горло, страшно хрипя и колотя ногами по полу. Он царапал ногтями шею, пытаясь просунуть пальцы под захлестнувшую горло удавку, но было поздно: стальная струна глубоко врезалась в кожу, с каждым мгновением затягиваясь все туже. Смык завороженно наблюдал, как из-под тонкой проволоки показалась первая капля темной венозной крови.
– Не сиди как пень! – процедил сквозь зубы блондин. – Билет, документы, деньги.., живо!
Смык стряхнул с себя оцепенение и потянулся к Голобородько, намереваясь залезть во внутренний карман его роскошного пальто. Он чувствовал себя так, словно его по уши накачали новокаином: руки не слушались, а глаза смотрели куда угодно, только не на стремительно наливающееся нехорошей синевой лицо архитектора. Наконец трясущиеся пальцы Смыка дотронулись до мягкой ткани пальто, и в этот момент Голобородько оставил свои попытки хоть немного оттянуть удавку и судорожно замахал руками, ударяя ими по всему, до чего мог дотянуться. Один из таких ударов пришелся Смыку по физиономии, и он в испуге отпрянул, прижав ладонь к ушибленной брови. На следующем взмахе растопыренная ладонь архитектора прошлась по губам Смыка, причем указательный палец зацепился за нижнюю губу, заставив ее издать отчетливый характерный шлепок.