И тут у самых моих ног раздался жалобный писк, скорее младенческий, чем кошачий. Наверное, поэтому голова моя включилась. Я встала в лодке и взревела:

— Сто-оп!

Капитан резко выключил мотор, приказывая мне сесть. Но я кинулась в воду и поплыла что есть сил к берегу, смутно слыша оклики. Не остановилась я ни в воде, ни на земле, пока не добралась до дома.

— Лис, что случилось?

Каролина, увидев меня, вскочила из-за фортепиано. Действительно, зрелище было странное. С волос текло, текло и с одежды. Мимо сестры и мамы, выглянувшей из кухни, я кинулась к нам, наверх, и стукнула дверью. Я никого не хотела видеть, а уж меньше всех — сестрицу. И вообще, от меня несло сардинами.

Каролина приоткрыла дверь, юркнула в комнату и как можно деликатней закрыла. Теперь я не могла пойти помыться.

— Ты что, не видишь, я одеваюсь? — сказала я, поворачиваясь к двери спиной.

— Полотенчико принести?

— Нет.

Она выскользнула из комнаты и вернулась с полотенцем.

— Ну и вид у тебя! — сказала она шутливым голосом.

— Заткнись!

— Да что случилось?

— Не твое дело.

Она обиженно раскрыла большие голубые глаза. Именно из-за такого взгляда мне всегда хотелось ей всыпать. Молча положив полотенце на свою постель, она влезла туда, скрестила ноги, но ухитрилась аккуратно скинуть туфельки.

— Вы что, купались с Криком?

Я думала, никто не знает, что мы с ним иногда купаемся.

Я запустила пальцы в мокрые волосы. Каролина соскользнула с постели и подошла ко мне, держа полотенце.

— Можно, я вытру?

Я ее чуть не оттолкнула, но поняла, что она хочет быть доброй. Это было видно, даже мне. Тут я заплакала.

Она принесла мне купальный халат, протерла волосы своими сильными пальцами, так нежно, словно играла ноктюрн. И я начала говорить, хотя она не заставляла, я излила свою печаль — не по кошкам, по себе-убийце. Да, я их не топила, но все хитро подстроила. Этого хватит.

— Бедный ты Лис, — мягко сказала она. — Бедные кошки.

Наконец я выплакалась и расчесала волосы.

— Ты куда? — спросила Каролина. Не ее дело, конечно, но, в конце концов, она была слишком добра ко мне, чтобы так ответить.

— К тетушке, — сказала я. — Надо прибрать, пока эти мымры не начнут там свою миссию.

— Можно, я помогу?

— А зачем тебе? Там грязь, воняет.

Она передернулась и чуть-чуть покраснела.

— Ну, не знаю. Мне просто делать нечего.

Мы взяли ведро, швабру, хлорку, кучу маминых тряпок. Мама смотрела на нас, но ни о чем не спросила. Когда мы пришли в тетушкин дом, я наблюдала за Каролиной, наверное, хотела увидеть признаки слабости.

— Да, запашок, — весело сказала она.

— М-дэ, — протянула я, огорчаясь, что она хотя бы не задохнулась на минуту.

Только мы налили воды в ведро, пришли Крик с Капитаном. Они постояли у входа, немного покачиваясь, как двое плохих мальчишек.

— Скоро вы, однако, — заметила я.

Капитан сокрушенно покачал головой.

— Не смогли мы это сделать.

Крик чуть не плакал.

— Орали, как младенцы!

Казалось бы, обрадуйся, а я рассердилась. Сколько я слез и сил потратила на этих собачьих кошек! Какое они имеют право остаться в живых!

— Та-ак, — сказала я, сердясь еще больше, потому что все чесалось от соли, — что же вы собираетесь с ними делать? Тут их держать нельзя. Сами говорили.

Капитан устало опустился в тетушкино кресло, прямо на кучу тряпок. Поерзал, посмотрел и выудил их оттуда.

— Не знаю, — сказал он, — просто не знаю.

— Можем раздать их, — сказала Каролина, хотя ее никто не спрашивал.

— Кто это их будет раздавать? — вызверилась я.

— Я… ты… Раздадим, сколько сможем.

— Кто их возьмет? Они совсем одичали и отощали. Кому нужна такая кошка?

Капитан кивнул и вздохнул. Крик тоже кивнул, с методистской важностью.

— Одичали, — повторил он. — Просто рыси какие-то.

Никто из нас рыси не видел.

— Да? — сказала упрямая Каролина. — А мы их утихомирим.

Я фыркнула.

— Утихомиришь их! Ты уж лучше выучи крабов играть на пианино.

— Не совсем. Пока не подыщем хозяев.

Крик явно заинтересовался.

— А как это?

Она улыбнулась.

— Дадим настойку опия [8] .

Крик пошел за каплями к себе, я — к себе. Каролина расставила шестнадцать блюдечек, чашек, плошек, положила туда рыбных консервов и обильно полила лекарством. Когда все было готово, мы принесли и развязали мешки.

Кошки нетвердым шагом пошли на запах рыбы. Сперва они поверещали, потом каждая нашла себе место и вылизала дочиста сдобренное настойкой лакомство.

В конце концов каролинины чары помогли не меньше снадобья. Оставив нас с Криком стеречь мешки, она пошла разносить кошек. Никто не решился бы закрыть перед ней дверь. Хотела хозяйка кошку, не хотела, мелодичный голос напоминал ей, что спасти бессловесной твари жизнь — богоугодное дело, и опоенная кошка, практически — улыбаясь, оказывалась в нежных объятиях. Некоторым даже удавалась уютно мяукнуть.

— Видите? — говорила Каролина. — Она полюбила вас.

Пристроив последнюю кошку, мы вернулись к тетушке. Капитан поставил стулья на столы и принялся мыть пол горячей водой с хлоркой. Крик рассказывал ему похождения Каролины, как она обходила дом за домом, отдавая кошку за кошкой. Они смеялись и передразнивали ошарашенных женщин. Каролина изобразила и разомлевших пьяниц, Крик с Капитаном качались от счастья, а я ощущала себя так, словно кто-то рассказывал о моем рождении.

Глава 10

Удар, о котором я молилась, сразил нас на следующей неделе. Буря 42-го была полегче, чем в 33-м — та стала легендой, когда еще вода не сошла; но я ее не забуду.

Сводки погоды передавали по радио, но здесь, на острове, мы обходились без городского специалиста. Папа, как все настоящие рыбаки, мог учуять бурю заранее, даже если не было зловещего ржавого заката. Он привязал покрепче лодку и укрепил ставни на окнах. С поплавками он мало что мог поделать, разве что уповать, что шторм оставит хоть несколько и сохранит нашу халупку еще хоть на один сезон.