— Угу, — киваю.
— Я никогда ничего не жалел для детей. Их мать умерла двадцать лет назад. Я сам их растил. Теперь они уже взрослые. У них есть жены, дети, то бишь мои внуки. А я остался один.
— И они вас не навещают, — догадался я.
— Год назад, — продолжает старик, даже не заметив моего вопроса, — приехали и говорят мне: батя (я тут же вспомнил Лилькиного Игоря), нам нужны деньги. Срочно нужны. Понимаешь, им срочно нужны были деньги. А денег у меня не было. Я все им отдал — и деньги, и жизнь свою, все отдал. Тогда они говорят: продай дом, мы тебе купим квартиру. А зачем мне квартира, если я всю жизнь на земле прожил? Квартира для меня — это все равно что гроб. Ну, я и отказал им. Наташка, невестка, жена младшего сына, говорит: все с вами понятно. Ну, вот точно, как ты сегодня сказал. А сыновья промолчали. Так и уехали.
Вы не представляете, как мне вдруг стало стыдно.
— Простите меня, пожалуйста, — говорю и сам чуть не плачу. — Я не хотел вас обидеть, дядя Вова, я…
— Никаких дядей, никаких дедов, — перебил меня старик, — называй меня Вовой или Владимиром, если хочешь. Будешь моим другом?
— Буду, — выпалил я. — Только вот все же неудобно, понимаете…
— Неудобно спать на потолке! Ну, как чаек? Понравился? — неожиданно сменил тему мой новый друг.
— Очень, — закивал я. — Никогда такого не пил.
— Чая тут нет и в помине. Все есть — и рябина, и смородиновые листья, и малина, и чабрец, а чая нет. Это моя мать-покойница научила меня такой заваривать. Тыщу лет русские люди такой чай пьют.
— Спасибо вам, дя… Владимир. Если не возражаете, я буду к вам наведываться. Вы мороженое любите?
— Люблю, — рассмеялся Владимир. — Кто ж его не любит? Спасибо и тебе. Приходи обязательно. Если аккордеон не найдешь, я тебе помогу. Есть у меня один знакомый музыкант. Если не умер еще, найдем тебе аккордеон. Не переживай. — Старик снова смахнул слезу.
— Ну что вы все плачете? — спрашиваю, мне вдруг захотелось погладить его бороду. — У вас же теперь друг есть. — Я постучал себя кулаком по груди.
— Не обращай внимания, сынок, это не слезы, это водка вчерашняя выходит.
— Перебрали? — спрашиваю.
— Перебрал, — кивнул старик. — Мне вчера шестьдесят лет исполнилось. Отмечал.
— Как? — раскрыл я рот. — А…
— Никого не было, — опередил старик меня. — Никто даже не позвонил. Вон видишь, что от телефона осталось, — он кивнул в сторону забора, там валялись осколки мобильника. — Это я сегодня утром его приговорил. Не нужен он мне теперь. Телефон — это убийца добрых отношений.
— Но ведь это удобно, — возразил я.
— Согласен, удобно. Но раньше, когда у людей не было телефонов, они были ближе и роднее. Если кому-то понадоблюсь, приедут и без звонка. А не приедут, и по телефону никого не хочу слышать.
— А как ваших сыновей зовут, — сам не зная для чего, спросил я.
— Старшего Стасом. Средний Олег. А младшенького — Владислав.
Любит он их все равно, подумал я, не сказал же «младшего», а именно — «младшенького». Что ж за люди такие? Неужели им деньги оказались дороже отца?
— Может, еще одумаются, — произнес я вслух.
— Может, — хмыкнул старик. — Может, одумаются. Только поздно уже, Михаил.
— Почему? — удивился я.
— Понимаешь, сынок, — тяжело вздохнул Владимир, — шакаленок никогда не вырастет волком.
— Но это же ваши дети, — возразил я и покраснел, но старика мои слова нисколько не смутили.
— Все ты правильно говоришь, — кивнул он. — Да, это я сделал из них шакалов. Настоящие волки своих детенышей с детства натаскивают. Учат добывать, учат голодать, учат защищать членов своей стаи. Но, если маленького волчонка с детства держать в тепле и на мягком диване, кормить его курочкой, гладить, как болонку, волк из него не вырастет.
— А говорят «Сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит», — улыбнулся я.
— И это верно, — снова согласился Владимир. — Волка, но не щенка. Понимаешь, в чем дело, Мишка. Я слишком много давал этим людям. Настолько много, что у них атрофировался инстинкт добычи. Они привыкли, что им все кладут в рот. И вот когда я отказался сунуть в их рты очередной кусок, тут же они все и забыли. Потому что они не знали никогда ни в чем отказа. Конечно, тут большую роль сыграло и то, что рано умерла их мать. Я ведь все время боялся, что они почувствуют себя сиротами…
— А вы так больше и не женились?
— Да было дело, — сказал старик, — только кто потерпит трех оболтусов? Прожили два года, она и сбежала. Кто будет кормить, обстирывать, учить чужих детей? Кому это надо?
— И вот так всю жизнь прожили один?
— Ну, почему же один? С сыновьями…
— Я имею в виду без жены.
— Да, с женами туго.
— А сейчас? Сейчас ведь можно жениться?
Старик рассмеялся.
— Тебе сколько лет? — спросил он.
— Тринадцать, — сказал я и добавил: — скоро будет.
— Да можно, — цокнул он языком, — все можно. Только кому я теперь нужен вот такой, — он провел ладонью сверху вниз перед собой.
— Я читал, что люди и в семьдесят лет женятся.
— Может, и найду какую бабку. Или она меня найдет. Поживем, увидим.
— Обязательно найдете.
— У тебя мама-папа есть? — спросил Владимир.
— Да, — кивнул я. — И сестра есть, и бабушка с дедушкой.
— Как твоя фамилия?
— Миров.
— А-а-а, — протянул дед. — Так ты внук Михаила Александровича и Лилии Степановны?
— Ну да, — обрадовался я. — Вы с ними знакомы?
— Знаком-знаком, конечно, — закивал старик. — Бывало, вместе с твоим дедом и самогоночку попивали. Хороший у тебя дед.
— Я знаю, — отвечаю. — Да и бабушка у нас неплохая.
— Молодец, Мишка, — Владимир погладил меня по голове. — Своих стариков нужно любить. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что и ты когда-то станешь стариком. Об этом нельзя забывать. Знаешь, какое самое страшное преступление на свете?
— Не-а, — замотал я головой, но тут же предположил: — Наверное, убийство?
— Да, убийство — страшное преступление, но самое страшное — предать своих родителей. Страшнее нету. Ты запомни это, сынок, на всю жизнь. Предать отца и мать — самое страшное преступление. — На глазах у старика снова появились слезы.
— Владимир, может, все еще утрясется? — попытался я успокоить старика. — Может, одумаются…
— Эх, Михаил-Михаил, да что теперь говорить…. Поздно… Ну, Миха, давай, что ли, — старик протянул мне руку. Значит, на Березовой, дом пять живешь, говоришь?