— Сама не знаю, — ответила Лора, — Можно сказать, худо-бедно. Он как раз сегодня прилетает.
— А тебе не кажется, что он уже достаточно тобой покомандовал? Кастельяно, то, что ты это терпишь, ведет к саморазрушению! Почему ты не выставишь ему ультиматум?
— Послушай, Барн, я уже предлагала ему разойтись по-хорошему. Он отказывается. Говорит, что его устраивает нынешнее положение дел. Если честно, я настолько устала, что мне уже все равно.
Лора была так увлечена разговором, что не слышала, как открылась дверь и вошел Палмер.
— По правде сказать, наверное, это моя вина, что он так шляется. Я иногда думаю, что таким образом он мстит мне за мое «свободное поведение» до брака.
— Господи, Кастельяно, у тебя просто талант всегда и во всем взваливать вину на себя!
В этот момент Лора вскрикнула.
— Эй! Что там у тебя? — забеспокоился Барни.
Она обернулась и, к своему облегчению, увидела Палмера. Это он шутя ущипнул ее за шею. Теперь он обнял жену за талию, а Лора успокоила Барни:
— Это всего лишь мой заблудший муж, который изображает из себя Дракулу. Пока, Барни!
— Пока! Только наберись смелости и заставь его примириться с твоим образом жизни. Или, на худой конец, заткнуться.
Она повесила трубку.
Палмер вдруг принялся расстегивать ей блузку, шепча таким тоном, какого она не слышала уже сто лет:
— Лора, я ужасно соскучился.
Через полчаса, сидя у камина, она поцеловала мужа и сказала:
— Это самое великое превращение из всех. Со времен обращения святого Павла на пути в Дамаск.
— Лора, ты знаешь, что я всегда тебя любил. Я не стану делать вид, что в Вашингтоне хранил целомудрие. Там творится настоящий сексуальный карнавал. Надеюсь, ты не читала в газетах эту ерунду про меня и Джессику Форбс? И делов-то: мы просто сидели рядом за ужином. Но наверное, все, что делает любая сенаторская дочка, тут же становится поводом для пересудов.
«Интересно, — подумала Лора, — не является ли эта „исповедь“ скрытой формой бахвальства?» Но ей очень хотелось поверить, что этот новый прилив его чувств искренен.
— Послушай, Палмер, — ответила она, — тебе не нужно докладывать мне имя, статус или размер лифчика. Будем считать, что у нас обоих были небольшие каникулы.
Тут он осторожно спросил:
— А в твоей жизни есть кто-нибудь… особенный?
— Может, лучше сменим тему? — мягко предложила она, понимая, что, расскажи она о Робби, Палмер будет очень уязвлен. Она решила перейти к вопросам:
— Ты надолго?
— У меня двухнедельный отпуск. Если сумеешь выпросить себе какие-нибудь отгулы, я буду рад провести с тобой столько времени, сколько удастся.
В голосе Палмера слышалась нежность.
— Ну, день или два мне дадут…
Тут зазвонил телефон. Никто не двинулся с места.
— Наверное, тебя, — прошептал Палмер.
— Не обращай внимания. Я не хочу сейчас ни с кем говорить.
Телефон не утихал.
— Иди, Лора, — подтолкнул ее Палмер. — Ты врач, это может быть что-то важное.
Лора медленно пошла к телефону, спиной чувствуя его взгляд.
— Алло. Доктор Кастельяно слушает.
— Привет, Лора, это твой верный Робби. Не хочешь пойти куда-нибудь пропустить по коктейлю? Музыку послушать?
— Мне очень жаль, но я ужасно занята. Увидимся завтра после обхода.
— Что-нибудь случилось? Или я не вовремя?
— Спасибо, что ты меня правильно понял.
— Ну что ты, ничего страшного, — грустно ответил Робби.
Она слышала, насколько он разочарован.
— Кто это был? — беспечно спросил Палмер, когда она вернулась к камину.
— Да так, — ответила Лора. — Ничего особенного.
— Могу я задать тебе вопрос?
— Конечно.
— Ты не принимаешь противозачаточные таблетки?
Она усмехнулась:
— Только не говори, что ты волнуешься, как бы я не залетела. Можешь не беспокоиться, я их пью с такой же регулярностью, что и раньше.
По его лицу промелькнуло обиженное выражение. Он словно хотел спросить: «Ради кого ты предохранялась все эти месяцы, если я был далеко?»
— А если ты бросишь их пить, то когда сможешь забеременеть?
Лора онемела. Затем ответила машинально, процитировав учебник:
— Эндокринная система организма весьма непредсказуема. Бывают случаи, когда женщине для восстановления детородной функции требуется полгода, а то и год. А другие беременеют практически сразу, как бросают таблетки.
— Будем надеяться, что ты относишься ко второй категории, — сказал Палмер.
Она еще не оправилась от изумления.
— Откуда эта внезапная тяга к отцовству?
— Понимаешь, мы ведь с тобой оба не молодеем. Женщине лучше родить до тридцати. А поскольку в этом году твоя ординатура заканчивается, то график у тебя будет полегче и ты, надеюсь, сможешь совместить его с материнством.
— Палмер, а настоящие мотивы? — не унималась она.
— Видишь ли, я бы хотел иметь наследника, чтобы передать ему родовое имя.
— Нет! — настаивала Лора. — Скажи мне настоящую причину, только честно!
Он взглянул ей в глаза и с оттенком тревоги ответил:
— Меня переводят. Пока не знаю, когда именно, но это будет Вьетнам.
— Лора, ты шутишь!
— Прости, но я говорю серьезно.
— Но он об тебя вытирает ноги! Неужели ты позволишь ему снова войти в твою жизнь и трепать тебе нервы?
Робби был вне себя. Лора только что сообщила ему, что больше они не смогут видеться. Разве что как друзья.
С последним условием он еще мог бы смириться. Он был вполне зрелый, взрослый человек. За его плечами уже были победы и поражения — в том числе женитьба, развод и вызванная им неразбериха с двумя детьми.
Но сама мысль о том, что такая женщина, как Лора, может вернуться к Палмеру после всего его свинства, привела Робби в полнейшее смятение. Он на собственном опыте знал, что женщину и мужчину подчас удерживает вместе комплекс неадекватности, даже если они понимают, что их совместная жизнь разрушительна для обоих.
Робби был уверен, что подходит Лоре намного больше, чем ее муж. Ибо под внешностью взрослой женщины он видел маленькую девочку, и Лора пробуждала в нем отеческие инстинкты.
И вот пожалуйста, этот подонок Палмер под звуки вальса вновь выходит на сцену, щелкает пальчиками, и Лора бежит к нему, чтобы снова оказаться объектом моральных истязаний. По здравом размышлении он пришел к выводу, что Лоре, возможно, нравится испытывать унижение. «Ладно, Робби, — сказал он себе, — отпусти ее. Меньше забот на твою голову».