— Ах ты подонок!
— Ваше мнение меня не волнует, — ухмыльнулся он и добавил: — При условии, что заявление об отзыве своей заявки вы через полчаса положите мне на стол. И ни минутой позже!
Лора сидела в лаборатории, тупо глядя на старательно отпечатанный документ и соображая, стоит ли подписывать его. Быть может, это пустые угрозы со стороны Родеса?
Зазвонил телефон.
— Привет, малыш, — Это был Маршалл.
— Как дела? — спросила она, стараясь казаться веселой.
— Ты же меня знаешь, — отшутился он. — Я как кошка — у меня еще восемь жизней в запасе. Думаю, меня возьмут обратно в Стэнфорд. Макс Уингейт созвал экстренное совещание кафедры. Может быть, в этот самый момент они утверждают мою ставку. Вот тебе и колосс Родесский.
Лора похолодела. Она взглянула на часы — без десяти пять.
— Марш, давай поужинаем вместе. Мне нужно срочно закончить одно дело.
— Хорошо, радость моя. Встретимся около шести у Мемориала Джефферсона.
— Марш, я приеду. Ты, главное, не переживай.
— Все в порядке? — спросила Лора, добравшись до условленного места.
— Да, формальности соблюдены, — радостно объявил он. — Я опять работаю в Стэнфорде. Они быстро разобрались, молодцы!
— A-а, — ответила она и подумала: «Слава богу, Родес хотя бы сдержал обещание». — Когда едешь?
— Макс говорит, я могу въехать в свою старую квартиру в любой удобный для меня момент. Но я думаю, надо дать детям закончить полугодие. Не хочу дополнительно осложнять им жизнь, им и так несладко приходится.
— Ну что ж, — заметила она, — в таком случаен у нас будет больше времени свыкнуться с переменами.
Он схватил ее за плечи.
— Нет, Лора! Я хочу, чтобы ты тоже поехала в Калифорнию.
В первый момент она опешила. Потом сконфузилась. Неужели он и впрямь готов ради нее бросить семью?
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Лора устыдилась охватившей ее радости и решила все же внести полную ясность.
— А в каком качестве?
— Что ты имеешь в виду? Это не вопрос. Конечно же, ты будешь штатным профессором.
— Не поняла…
— Я тебе гарантирую: Стэнфорд, Беркли, Сан-Франциско — все калифорнийские университеты примут тебя с распростертыми объятиями. Уж можешь мне поверить, в Калифорнии ко мне прислушиваются.
До нее стал медленно доходить смысл его предложения.
— Иными словами, если отбросить мой профессиональный статус, ты хочешь оставить между нами все как есть?
— Именно. Мы с тобой будем как муж и жена.
— Только Клэр будет по-прежнему называться «миссис Джафф», а я останусь на скамейке запасных.
— Нет… — попробовал возразить он.
— Но ты ведь об этом просишь? Ты хочешь, чтобы я бросила все, чего добилась в Вашингтоне, и поехала с тобой и дальше исполнять роль гейши?
— А я думал, ты меня любишь.
— Я тоже так думала, Марш. Но поскольку ты не мормон и не мусульманин, то больше одной жены тебе иметь не полагается, а на половину мужа я не соглашусь.
— Лора, прошу тебя, неужели ты не понимаешь, какими я связан обязательствами? У моих детей уже и так жизнь наперекосяк. Ты можешь себе представить, какой это будет для них удар, если я разведусь с их больной матерью? Я, конечно, мерзавец, но не до такой же степени.
Она растерялась. Ей ужасно хотелось узаконить их отношения, но она вполне понимала и его. А его желание уберечь от лишних переживаний своих близких было достойно уважения.
— Не знаю, Маршалл, — произнесла она, оттягивая время.
Он начал допытываться:
— Может, ты все еще ослеплена столичными огнями и не хочешь ехать в ссылку в провинциальные виноградники Калифорнии?
— Ты не забыл — у меня есть своя карьера?! — возмутилась она.
— А на карьере-то это как отразится? Беркли — это не дыра какая-нибудь. И вообще, если ты следишь за новостями науки, то должна знать, что по многим направлениям он уже превосходит Гарвард.
— Не в этом дело, — отбивалась она, не желая признать его правоту. — Понимаешь, я не хочу в один прекрасный день проснуться и обнаружить, что время мое ушло. Я хочу иметь своего ребенка! Прочти внимательно эти слова.
И она указала на высокую стелу со знаменитой джефферсоновской формулой неотъемлемых прав человека: «Жизнь, свобода и стремление к счастью».
Он немного помолчал, потом почти шепотом сказал:
— Лора, ты просишь у меня слишком многого. Ты несправедлива…
— Несправедлива? Ты говоришь мне о справедливости? — Она была так возмущена, что чуть не рассказала ему о своей сделке с Родесом. Но почему-то сейчас это уже не казалось важным.
— Лора, неужели ты думаешь, что мне нравится, как мною распорядилась судьба? Неужели я не изменил бы свою жизнь, если б это было в моих силах? Почему же ты не можешь шагнуть мне навстречу хотя бы до половины?
— Ты предлагаешь встречаться в Чикаго? — горько усмехнулась она.
Какое-то время они стояли, глядя друг другу в глаза. Мемориал был пуст, и в звенящей тишине было слышно даже их дыхание.
— Вот что, — произнесла она устало, — наши отношения можно описать с помощью второго закона термодинамики: у нас кончился запас энергии. Иными словами, я теперь вижу, что ты должен остаться с Клэр. Но еще я знаю, что мне надо держаться от тебя подальше. Прощай, Маршалл.
Она повернулась и зашагала прочь. Он окликнул:
— Лора, пожалуйста! Ты уверена, что мы не можем?..
Через несколько секунд она уже его не слышала и продолжала удаляться по каменной лестнице, растворяясь в темноте.
Она спускалась все дальше вниз. В пучину такого горя, которого прежде еще не испытывала.
Она была горда собой.
Она была в отчаянии, в депрессии, она была близка к самоубийству. Но она гордилась тем, что владела собой, объясняясь с Маршаллом, ради которого пожертвовала собственной карьерой. С огромным трудом Лора дождалась окончания рабочего дня, чтобы позвонить Барни. Она помнила, что дома он появляется около восьми. Значит, в девятом часу уже можно смело звонить.
«А что, если у него сегодня свидание? И он явится домой только к полуночи? Или вообще не захочет, чтобы я нагружала его своими проблемами? Черт, — подумала она, — я, кажется, схожу с ума!»
В этот момент раздался звонок.
— Кастельяно, что там у тебя творится?
Если когда-то она и сомневалась в существовании телепатии, то теперь все сомнения отпали.
— Привет, Барн, — сказала она, тщетно пытаясь не выдать своего состояния.