— Продолжайте, продолжайте!

Лоре больше не нужно было соблюдать приличия.

— Послушайте, доктор, если бы вы дали себе труд прочесть мое заявление, то узнали бы, что моя сестренка умерла от полиомиелита, когда мне было девять лет. Так что, раз уж вы решили докопаться до глубинных мотивов в моем подсознании, как насчет комплекса вины? Разве непонятно, что единственный способ для меня оправдать свое существование — это попытаться сделать так, чтобы у других детей не умирали братишки и сестренки?

Она слегка понизила голос и дерзко спросила:

— Ну, что скажете?

Гарднер посмотрел ей прямо в глаза (впервые за все собеседование) и ответил:

— Я нахожу это вполне резонным, мисс Кастельяно. И надеюсь, вы изберете своей специальностью психиатрию.

Это был удивительный год. Ибо в 1957 году русские запустили в космос искусственный спутник. И к восторгу Луиса Кастельяно, Кастро и Че Гевара (врач-герой!) начали революцию на Кубе со своей базы в горах Сьерра-Маэстра.

А 15 апреля в два соседних дома на Линкольн-плейс в Бруклине пришли телеграммы из Гарварда, сообщавшие, что Лора и Барни приняты на медицинский факультет.

Детство осталось позади.

II Учеба

8

Эмерсон как-то заметил, что Сократу пришлась бы по душе атмосфера Гарвардского университета. Райская безмятежность, разлитая среди георгианских зданий красного кирпича и многовековых деревьев, поистине этот университетский городок мог бы стать идеальным местом для бесед античных философов.

Точно так же Гарвардская школа медицины пришлась бы по вкусу Гиппократу, легендарному прародителю всех врачей мира (и, между прочим, по некоторым данным, лечащему врачу самого Сократа). Архитектура этого замечательного учреждения — подчеркнуто классическая. Зеленый прямоугольник территории обрамлен с востока и запада мраморными корпусами, а с южной стороны над ним высится величественный храм, поддерживаемый мощными ионическими колоннами. Достойный памятник целителю Аполлону, богу медицины Асклепию и его дочери Гигиене, богине здоровья.

В Гарварде сложилась легенда о том, как Гиппократ, отчего-то забеспокоившись после двух тысяч лет в безмятежном Элизиуме, вернулся на землю и подал заявление о поступлении на медицинский факультет, с тем чтобы воочию увидеть успехи своих собратьев по профессии. На собеседовании на вопрос авторитетного хирурга-ортопеда Кристофера Даулинга, что он считает первейшим принципом медицины, Гиппократ самонадеянно процитировал самого себя: «Не навреди».

И был отвергнут.

Существуют разные точки зрения по поводу того, что он должен был ответить. Одна научная школа полагает, что главнейшим принципом современной медицины является выяснение наличия у пациента страхового полиса «Голубого креста» или «Голубого щита». Однако это не только ошибочно, но и цинично. Суть нынешней философии медицины, отрицаемая лишь горсткой отступников-альтруистов, состоит в том, что врач никогда не должен признавать свою ошибку.

Общежитие медицинского факультета представляло собой гигантскую архитектурную химеру, сочетающую худшие черты венецианской и бостонской готики.

Круглый вестибюль венчал безвкусный череп в стиле рококо, украшенный декоративными элементами, которые лучше всего определить как кошмарный сон студента-медика: извивающиеся змеи, какие-то мензурки, колбы и прочие лабораторные сосуды, дающие простор для фантазии фрейдистов. Над дверным проемом красовалось знаменитое высказывание доктора Луи Пастера: «Dans le champs de Pobservation le hasard ne favorise que les esprits prépares» — «На поле научного исследования удача улыбается лишь подготовленному уму».

За длинным дубовым столом сидели несколько студентов, назначенных ответственными за размещение новеньких. Перед каждым красовалась табличка с несколькими буквами алфавита, чтобы первокурсники не толпились все в одной очереди, а могли быстро получить свои ключи и разойтись по комнатам. Гул многих голосов, эхом отдающийся от купола, смешивался со звучащей где-то поблизости мелодией шопеновского вальса.

— А, до-диез минор, — с видом знатока вздохнул Палмер. — А играет, наверное, Рубинштейн.

— Нет, — возразил худой юноша в очках и белом халате — Играет Аппельбаум.

Лора заметила группу знакомых по колледжу и поспешила к ним. Палмер устремился за ней.

Барни, в некоторой растерянности, тоже занял очередь к столу регистрации. Он вздохнул с облегчением, убедившись, что его здесь все-таки ждали и даже выделили жилье.

Впрочем, «жилье» — это слишком громко сказано. Его комната представляла собой обшарпанный чулан. «У смертников в тюрьме и то камеры повеселее», — мысленно проворчал он. И койки помягче. Но чего еще ждать за триста баксов в год?

В комнате было душно, и Барни оставил дверь нараспашку, пока распаковывал вещи. Он как раз складывал стопкой свою спортивную одежду, когда в дверях появилось улыбающееся лицо с большими карими глазами навыкате.

— Ты первокурсник? — спросил неизвестный, вваливаясь в комнату.

Барни кивнул и протянул руку:

— Барни Ливингстон, Колумбия.

— Мори Истман, Оберлин. Я писатель.

Он глубокомысленно пыхнул трубкой, которую держал в левой руке.

— А что тогда ты делаешь в Вандербилт-холле? — удивился Барни.

— A-а, я и врачом собираюсь стать — ну, таким, как Ките, Рабле, Чехов, Артур Конан Дойл.

— Мне казалось, у Китса не было диплома, — заметил Барни.

— Зато он работал ассистентом хирурга в клинике «Сент-Томас». — Глаза у Мори заблестели. — Ты тоже хочешь писать?

— Разве что выписывать рецепты, — ответил Барни. — А ты уже публиковался?

— А, — отмахнулся Мори, — несколько рассказов в журнальчиках. Могу сунуть тебе под дверь, почитаешь. Но это все только подготовка к моему первому произведению крупной формы. Несколько издательств в Нью-Йорке уже проявляют интерес. Если ты окажешься колоритным персонажем, я выведу и твой образ.

— И что это будет за «произведение крупной формы»?

— Дневник гарвардского студента-медика. Ну, знаешь… Боль, страх — в общем, ощущения человека, ходящего по лезвию ножа. Миллионы читателей зачарованы мистическим характером медицины…

— Хочешь, я тебе кое-что интересное скажу, Мори? Английское слово «очарование» [18] того же корня, что и латинское слово, означающее «член».

— Да ладно!

— Нет, в самом деле — у меня отец латынь преподавал. Оно происходит от fascinum — существительного среднего рода, обозначающего амулет в виде мужского полового органа. Тебе бы надо это как-то обыграть…

Страница

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению