— Должен тебе сказать, Барни, ты воплощение любезности на этой свалке ученых снобов.
— Благодарю. Гм… встретимся на факультетском коктейле?
— Непременно. Мне не терпится увидеть, что у нас за девчонки. Похоже, приемная комиссия белены объелась. Обычно они набирают одних крокодилов. Но в последнем наборе есть одна потрясающая девица. Я завожусь при одной только мысли о ней!
«Черт, — подумал Барни, — опять начинается».
— Да. И ее, кажется, зовут Лора Кастельяно.
— Кого? — спросил Мори.
«То есть как?» — подумал Барни.
— Я говорю о Грете Андерсен. Несколько лет назад она была Мисс Орегон. И должен тебе сказать, фигура у нее — закачаешься!
— Спасибо, что предупредил. Пойду приму душ и побреюсь. Чтобы окрутить эту твою Грету.
— Буду следить за каждым твоим шагом.
— Следи, следи, Мори. И тогда ты уверуешь в мою теорию о том, что «Камасутру» на самом деле сочинили в Бруклине.
Когда писатель наконец удалился, Барни твердо решил впредь держать свою дверь закрытой.
Через десять лет после революционного решения о приеме девушек в школу медицины Гарвардский университет сделал еще один смелый шаг, пожертвовав небольшой частью прежнего монастыря для размещения немногочисленных студенток. Женская часть Вандербилт-холла, официально называвшаяся Деканским флигелем, получила у мужской части населения название «Эрогенной зоны».
Именно здесь Лоре Кастельяно предстояло провести первый год обучения в медицинском.
Она смывала с лица дорожную пыль, когда в длинном зеркале дамского туалета показалось сияющее лицо.
— На коктейль идешь? — спросил бархатный голосок.
Лора кивнула:
— Ненадолго — у меня сегодня свидание. Кроме того, на меня почему-то плохо действует херес.
— Зря они льют его в коктейли, — ответила незнакомка, — Пагубно влияет на обмен веществ. Жутко токсичная дрянь! С чисто научной точки зрения им бы лучше наливать нам водку или виски.
— Дождешься! В подобных местах экономия главнее химии.
Девушка улыбнулась, обнажив ряд сверкающих зубов.
— Я — Грета Андерсен, — сказала она. — И у меня самый большой мандраж на всем курсе.
— Ошибаешься. Самый большой мандраж у меня. Меня зовут Лора Кастельяно.
— Как ты можешь чего-то бояться? — удивилась Грета. — Самый классный парень из всего курса уже и так при тебе!
— Благодарю. Согласна, Палмер — потрясающий парень. Но он не студент.
— А что же он тогда стоял в очереди в общагу?
— A-а, ты, должно быть, про Барни. Высокий, с темными вьющимися волосами?
Грета кивнула:
— И очень классный! Я торчу от его кошачьей походки — он двигается так мягко, как боксер или еще кто-нибудь в этом духе. Так ты говоришь, он не твой?
— Он не мой хахаль. Мы с ним вместе росли в Бруклине. Мы с ним как брат и сестра. Если ты хорошая девочка, Грета, я вас познакомлю.
— Хорошая девочка ни за что не стала бы трахаться прямо в университетской общаге, — загадочно промурлыкала та.
Лора улыбнулась и подумала: «Барни, ты мой должник».
Никогда больше за все четыре года учебы они не увидят столько звезд в одном зале Гарварда. Воздух, казалось, раскалился от этих светил. Поскольку было ясно, что первокурсникам пока нечего сказать, кроме общих почтительных фраз, то преподаватели в основном общались между собой, позволяя студентам жадно ловить каждое слово.
Обсуждавшаяся тема была традиционной: кто выиграет в этом году? И речь шла не о чемпионате высшей лиги по бейсболу, а о Нобелевской премии. Вообще-то ходили слухи, что несколько профессоров уже сложили чемоданы, чтобы, если повезет, срочно выехать в Стокгольм.
В самом деле, Гарвард, неизменно озабоченный нобелевскими перспективами, не упускал их из виду, отбирая студентов для того курса, которого сейчас чествовал традиционным хересом «Педро Домек». Разумеется, каждый кандидат (и кандидатка) оценивался не только под этим углом зрения. Однако университету удалось выискать и довольно много блестящих и по-настоящему пытливых умов, у которых единственным интересом в жизни была наука и которых больше интересовало не взаимодействие полов, а взаимодействие вируса с клеткой.
Одним из таких субъектов был Питер Уайман, настоящий гений, уже имевший диплом биохимика и желавший теперь присовокупить к нему медицинский диплом, дабы открыть себе двери в любую отрасль знаний.
Питер, юноша с постным лицом и редкими волосами, был единственным, кто мог беседовать с профессурой на равных — сейчас он обсуждал с цитобиологами тему «проникновения в глубь внутриклеточного уровня».
— Боже, — в ужасе шепнул кто-то Барни, — от его разговора мне хочется собрать чемодан и уехать домой.
— А меня тянет блевать! — еще резче выразился Барни.
С этими словами он отошел. Потому что как раз увидел, как в зал входит Лора в сопровождении Греты Андерсен.
Инстинкт подсказывал, что мяч необходимо перехватить, прежде чем он пролетит дальше по полю.
Когда Лора их знакомила, Барни казалось, что сердце вот-вот выскочит у него из груди. Никогда в жизни он не видел такого тела — ни в Мидвуде, ни на бульваре Сансет. Ни даже на стриптиз-шоу в Юнион-Сити, в Нью-Джерси. И это студентка медицинского?
Он прямо-таки чувствовал дыхание соперников за своей спиной. И Барни сделал самый сильный в такой ситуации ход — пригласил Грету «на пиццу или еще куда-нибудь» сразу по окончании коктейля.
Девушка улыбнулась, и от ее улыбки люстры в зале, казалось, вспыхнули еще ярче.
— Отлично! Я просто обожаю пиццу!
Только после приема ей потребуется несколько секунд, чтобы переодеться во что-нибудь попроще, и в половине восьмого они встретятся в вестибюле. (Удачный бросок, Ливингстон! Точно в кольцо!)
Остаток коктейля напоминал головокружительный спуск с горы. Барни обменялся учтивыми фразами с несколькими профессорами, поблагодарил того, кто проводил с ним собеседование, и двинулся к выходу.
В этот момент он заметил, что Лора разговаривает с высоким симпатичным студентом, который выделялся не только своим элегантным костюмом, но и цветом кожи — он был единственным темнокожим в этом зале, не считая официантов.
Лора перехватила его взгляд и поманила к себе.
По пути Барни вдруг понял, кто этот парень.
— Барни, познакомься…
— Можешь нас не представлять, — перебил он. — Я спортсмена экстра-класса узнаю издалека. — Глядя на собеседника Лоры, он добавил: — Ты — Беннет Ландеманн, самый быстрый и меткий баскетболист за всю историю Гарварда. Я видел тебя в игре в Колумбии четыре года назад. Ты тогда привез что-то порядка тридцати двух очков. Верно?