После этого она призналась в том, о чем уже давно думала:

— Может быть, в глубине души я вообще недолюбливаю мужчин.

— Ты сама знаешь, что это не так!

— В смысле — не доверяю, Барн. Я никогда по-настоящему не доверяла ни одному мужчине.

— Но мне же ты веришь!

— Это другое, — сразу ответила она.

Они опять замолчали.

Потом Барни прошептал:

— Но почему?

— Что — почему?

— Чем я отличаюсь от других мужчин?

На этот вопрос у нее не было ответа. Она никогда над этим не задумывалась.

Впрочем, конечно, задумывалась.

Наконец она сказала:

— Я не знаю, Барн. Понимаешь, сколько я себя помню, ты всегда был самым главным человеком в моей жизни.

— Лора, ты не ответила на мой вопрос. Чем я отличаюсь от других мужчин?

Она пожала плечами:

— Должно быть, тем, что мы с тобой всегда были… близкие друзья.

Он посмотрел ей в глаза и тихо спросил:

— И это исключает все другое?

Она молчала, а он продолжал допытываться:

— Ты можешь честно сказать, что никогда не воспринимала нас с тобой как… пару? Я, например, думал об этом, признаюсь. Но всегда отгонял эти мысли, потому что боялся разрушить то, что нас связывает…

Лора смущенно улыбнулась. Потом набралась смелости и сказала:

— Конечно, я об этом тоже думала. И всю жизнь объясняю всему остальному миру, почему мы с тобой только друзья, а не… а не любовники.

— Ага, значит, и ты тоже. Лора, — решительно объявил он, — больше я этого делать не могу.

— Чего?

Он ответил вопросом на вопрос:

— Как думаешь, Лора, кто из нас двоих боится больше?

Вопрос не застал ее врасплох. Она много раз и сама об этом размышляла.

— Я. Я всегда боялась, что ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы я могла тебе нравиться. Тебе все мои тайные пороки известны.

— Но ты мне нравишься! Я люблю тебя такой, какая ты есть, Лора.

Она опустила голову. Барни понял, что она плачет.

— Эй, Кастельяно! Скажи честно: я только что лишился лучшего друга?

Она подняла глаза. По щекам катились слезы, но губы ее улыбались.

— Надеюсь, что так. Я всегда мечтала о том, чтобы ты любил меня… ну, понимаешь? Как женщину. — Она помолчала и тихо добавила: — Как я люблю тебя.

Барни поднялся.

— Кастельяно, я совершенно трезв. А ты?

— И я. И отдаю себе отчет в своих словах.

На этом разговор закончился. Барни подошел к Лоре и взял ее за руку. Они медленно пошли в соседнюю комнату.

В эту ночь их платонической дружбе пришел конец.

48

На другое утро Барни с Лорой обнаружили, что пребывают в неведомом для себя состоянии — непередаваемом ощущении цельности.

Ибо для освящения их союза им не требовалось ни священника, ни чиновника.

— Как настроение? — спросил Барни.

— Это счастье. Полное счастье!

Чудо свершилось.

Поначалу они держали свою радость в тайне, как будто сокровище, бережно охраняемое от посторонних глаз, должно было стать еще драгоценнее. Но к середине лета Лорин грант закончился, и в ознаменование ее переезда в Нью-Йорк они потратили пятнадцать минут, чтобы «формально закрепить» свои отношения.

Поднимаясь по ступеням суда, доктор медицины Лора Кастельяно, недавно получившая место профессора неонатологии в Колумбийском медицинском колледже, призналась доктору медицины Барни Ливингстону, профессору психиатрии медицинского факультета Нью-Йоркского университета, которого держала за руку:

— Все произошло так быстро, что я даже не успела тебе сказать.

— Что?

— Когда в прошлом году в Мексике я виделась с Луисом, он сказал мне одну вещь, которая меня тогда поразила. То есть показалась бредом сумасшедшего.

— Что именно? Что?

— Всего три слова, — сказала она. — Он наклонился ко мне и шепнул: «Выходи за Барни».

49

Сет Лазарус боялся, что сходит с ума. Из-за преследующих его кошмаров он ночи напролет проводил без сна. Его деяния, как у Макбета, «убили сон».

Прошло больше десяти лет с того дня, как он помог умереть Мэлу Гатковичу. С тех пор таких несчастных было еще трое. Нет, четверо. Временами он не мог точно сказать, сколько призраков его преследует.

Была миссис Карсон, затем — девочка-подросток, так страшно пострадавшая в автомобильной аварии, что могла только моргать. Ее мозг функционировал лишь настолько, чтобы она чувствовала боль.

Был еще… Кто? Память, подводит память. А быть может, это срабатывает инстинкт самосохранения, сохранения рассудка? Ах, если бы можно было забыть их всех! Достичь амнезии ради успокоения совести.

Только с Говардом он действовал по собственной инициативе.

Во всех остальных случаях он поддавался на мольбу — будь то словесная или безмолвная.

Всегда были обезумевшие от горя просители, измученные родственники, страдающие немногим меньше, чем их умирающие близкие.

Но и тогда он непременно должен был убедиться в том, что больной осознанно желает уйти из жизни.

Искренне веруя в Бога, Сет понимал, что вторгается в мир, власть в котором принадлежит одновременно Всевышнему и Сатане.

Господь провозгласил: «Не убий». И нигде в Писании не говорится, что Человек достоин того уважения, какое студент Лазарус проявил к искалеченным животным тогда, в лаборатории. Привилегии быстрой и безболезненной смерти.

Джуди видела, как он мучается, но чем она могла помочь? Да и есть ли на земле врач, способный излечить его израненную душу?

Она уже чуяла надвигающуюся катастрофу. Либо Сета поймают, ведь она знала, что, несмотря на данные ей обещания, он и в следующий раз, когда к нему обратятся несчастные родственники, не сможет устоять. Либо он сломается под непереносимым гнетом.

До поздней ночи он засиживался в кабинете.

Однажды она спустилась к нему поговорить.

— Сет, ты что делаешь? — спросила она.

— Ничего. Читаю журналы. Сегодня такое пишут, что я с трудом понимаю. Генные инженеры отбивают хлеб у врачей. Скоро мы все будем не у дел, как старый «корвер».

— «Корверы» были паршивыми автомобилями. Ты хочешь сказать, что с тобой что-то не так?

Страница

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению