Он нежно взял ее за руку. Кэтлин застонала:
— Нет-нет… Скажи, что это неправда!
— Морт и Кэтлин, — прервал их акушер, — сейчас тысяча девятьсот шестьдесят второй год, и существует методика устранения этого дефекта. Сейчас доктор Федорко вам покажет, какие чудеса творят в наши дни детские хирурги.
— Взгляните сюда, — успокаивающе произнес Пол и открыл альбом с фотографиями.
— О господи! — отшатнулся Морт Пейли.
— Это снимки, сделанные «до», — не унимался Федорко. — А вот те же самые дети после операции. Разве они не чудесны?
Морта это не убедило. Он все еще страдал при мысли о том, что малыш так выглядит.
Ловя взгляды людей в белых халатах, он взмолился:
— Ей этого сейчас не показывайте, хорошо? Ну пожалуйста! Подождите хотя бы денек.
— Нет, Морт, — Лесли был неумолим. — Вы оба должны безотлагательно осмыслить случившееся и думать, как быть дальше.
Наблюдая за дежурным педиатром, демонстрирующим молодому папаше фотографии детей до и после операции, Лора осознала причину такой спешки: Пол просто не мог терпеть боль. Он принимал беду этих людей слишком близко к сердцу и торопился поскорее переложить на них тяжкий груз.
Лора впервые поняла смысл расхожей фразы о том, что для того, чтобы стать — и остаться — врачом, надо обрасти толстенной кожей, облачить свою душу в броню, которую не сокрушат никакие эмоции. Можно облегчать чужие страдания и утолять боль, нельзя только ее чувствовать. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь стать настолько сильной.
Через час Федорко предложил:
— Лора, не поможешь немного сестре Уокер? Отнесете маленького Пейли к его маме? Мальчика пора кормить.
— А она сможет это сделать, Пол?
— В физическом смысле — да. Сосать ребенок может. А вот психологически — не знаю. Тут как раз нужно твое внимание. Я бы не хотел прибегать к искусственному вскармливанию. Зачем пользоваться какой-то соской, когда для ребенка всегда лучше материнское молоко?
— Пол, но у меня совсем нет опыта. Что я ей скажу?
— Скажи, что через полгода ее малыш станет красавцем. Если ты убедишь ее взять ребенка на руки, дальше все сделает Природа.
Она немного постояла у дверей палаты, глубоко вздохнула и сказала сестре:
— Подождите здесь. Я попробую ее подготовить. Психологически.
— Но, доктор Кастельяно, обычно мы не так делаем. Мы всегда сразу вносим ребенка.
— Если вы не возражаете, я бы попробовала на этот раз поступить иначе.
— Хорошо, хорошо, доктор, — сдалась сестра. Первая реакция Кэтлин была именно такой, какой боялась Лора.
— Нет! Господи, я не хочу его видеть! Унесите!
Муж все еще был у нее. Он сделал неопределенный жест, который можно было истолковать примерно так: «Когда вы наконец перестанете ее мучить?»
— Кэтлин, пожалуйста, будьте благоразумны, — настаивала Лора. — Он прекрасный мальчик, но с небольшим дефектом, который мы со временем легко устраним.
— Пожалуйста, родная, — прошептал муж, — ты ни в чем не виновата. И я все равно буду тебя любить, обещаю.
Дабы снять напряжение, Лора переменила тему:
— Вы уже придумали, как назвать малыша?
— Мы хотели назвать его Морт-младший… — начала Кэтлин. — Но теперь…
— Мы все равно назовем его Мортом, — не дал ей договорить муж. По голосу было слышно, что он изо всех сил старается ее успокоить.
— Сейчас я принесу вашего маленького Морта, — ласково произнесла Лора. — Он готов к кормлению, и я бы просила вас хотя бы дать ему такой шанс.
Кэтлин не нашла в себе сил ответить. За нее сказал Морт. Он положил жене руку на плечо, посмотрел на Лору и сказал:
— Давайте. Несите нашего ребенка.
Есть непреложное правило: пока ребенка держит врач, он еще как бы принадлежит ему. Но в тот момент, как его касается мама, он навеки поступает в ее безраздельную собственность. И не важно, как он на самом деле выглядит, для матери он всегда будет красивее всех.
Так было и в случае Кэтлин Пейли.
Лора положила младенца ей на руки, мать поднесла сына к груди — и вздохнула.
— Морт, посмотри! — нежно прошептала она. — Он сосет! — Свободной рукой она погладила малыша по взъерошенной головенке. — Морт, какой он прелестный, правда?
— Самый прелестный ребенок на свете, родная моя, — ответил папаша, причем совершенно искренне.
Школа медицины университета Джона Хопкинса, Балтимор, Мэриленд
Дорогая Лора!
Я очень обрадовалась твоему письму и была растрогана рассказом о ребенке, родившемся с «волчьей пастью». Если там у вас педиатрия поставлена на том же уровне, что у нас, все с ним будет в порядке.
У меня произошли кое-какие перемены. В прошлом месяце я как-то оказалась на дежурстве вместе с одним симпатичным врачом. Но он женат, и у него двое детей.
Ты знаешь, как это бывает, когда за окном уже ночь и весь мир спит. Ты начинаешь говорить вещи, которые в иных обстоятельствах ни за что бы не сказала. Мы заговорили о карьере и браке, и этот парень спросил меня, почему я до сих пор не жена и не мать. Я уже сама задавала себе этот вопрос и разумного ответа так и не нашла. Вот я и подумала, что пора поговорить с кем-то, кто поможет мне решить эту проблему.
В результате я стала ходить к одному хорошему психоаналитику — ты о нем, может быть, даже слышала: Эндрю Химмерман. Он по-настоящему незаурядная личность, автор нескольких книг и несметного числа статей. Единственное неудобство — он принимает только в округе Колумбия, и если я так и буду по три раза в неделю ездить из Балтимора в Вашингтон в пять часов утра, то, боюсь, преждевременно сойду в могилу.
Ты ничего не написала о своей семейной жизни. Правда, я думаю, поскольку вы с Палмером так долго были знакомы, для тебя мало что изменилось.
Пожалуйста, не тяни с ответом.
Твоя Грета.
Лора сложила письмо, и в этот момент в кухню, позевывая, вошел Палмер. Он был небрит. Она вскочила, чтобы поцеловать его, и ахнула:
— Бог мой, у тебя такой вид, будто ты всю ночь не спал!
— У тебя — тоже.
— А я и не спала, — ответила она с усталой улыбкой. — Сегодня я спасла две жизни. Ты себе представить не можешь, какое это прекрасное чувство! Ну, давай, теперь ты оправдывайся!
— Я не ложился, потому что ждал тебя.
— Ты что, забыл, что у меня дежурство? Я же тебе все отметила. — Она ткнула на гарвардский фирменный календарь, где зеленой ручкой был зафиксирован весь ее график.
— Лора, читать я умею, — ответил Палмер, нетвердыми руками заваривая себе растворимый кофе. — Просто я человек военной закваски и решил, что двадцать три ноль-ноль означает одиннадцать часов вечера. В общем, ждал тебя к полуночи.