Ему был год, он сидел в коляске, а она везла его по булыжнику – та-ра-ра, стучали колеса, та-ра-ра, – и он был единственным, кого она любила.
Пусть ему не год, но она должна его спасти.
* * *
Макс шел в нотариальную контору в первых рядах. Архипов был убежден, что так и случится – сам побежит и Марию Викторовну за собой потащит, – когда объявлял марку своей машины.
Архипов только спустился во двор, а Макс уже мыкался возле железных гофрированных ворот.
Года два назад усилиями Архипова и еще двух энтузиастов-подвижников, которые почему-то дорожили своими машинами, глухая каменная западня между двумя дворами превратилась в крохотную стоянку. Ямы заасфальтировали, купили фонари, провели электричество и установили ворота. Лена Шумейко из третьей квартиры привезла две кадушки с елочками и какую-то круглую штуковину с цветами. Елочки и цветы установили под стену – получилась красота, Европа, и никаких ночных бдений возле автомобилей.
Правда, бабушки-старушки и дедки-пенсионеры написали в префектуру пару-тройку гадких писем – засилье, мол, капитализма, детям негде играть, и вообще вырубка деревьев и экологическая катастрофа, – но даже проверяльщики из префектуры, войдя в западню, поняли, что стоянка лучше, чем помойка и бомжатник – ни на что другое западня все равно не пригодна, – и быстро отвязались.
Архипов очень гордился собой, когда ставил свою машину на крохотный пятачок с цифрой “восемь” – номер его квартиры.
Чем не Париж, когда есть собственный пятачок с номером?
Мария Викторовна явилась все в той же тужурке и тех же джинсах, а Архипов внезапно решил, что без него родная контора больше не протянет ни минуты, и нарядился в офисный костюм.
Завидев костюм, Мария Викторовна оробела.
Архипов кивнул издалека, нажал кнопку – над воротами мигнула лампочка, сигнализируя, что ворота поняли, что именно должны делать, и стали медленно открываться.
– Во дает! – неизвестно в чей адрес сказал Макс и плюнул себе под ноги.
Архипов прошествовал внутрь и через десять секунд с известным шиком подкатил к Марье Викторовне и ее непосредственному брату.
– Садитесь.
– Макс, хочешь на переднее сиденье?
– Ага.
Он очень старался выглядеть сдержанным и солидным, но все время улыбался детской бессмысленной счастливой улыбкой, как будто неожиданно получил подарок, о котором даже мечтать не смел.
Жаль, пацаны не видят. Ни Жека, ни Колян, никто. Эх, если бы они знали, на чем он сейчас едет!
– А это чего?
– Чего? – уточнил Архипов.
За последнее время он как-то особенно полюбил это слово.
– Ну… вот.
– Задний ход.
– На руле?!
– А где же?
– Так это чего? Автомат?
– Если ты о коробке передач, то да. Автомат.
– Ну ва-аше! – протянул Макс и оглянулся на сестрицу. Глаза у него горели, как у кота. – Ва-аще, да?
– Я не люблю автоматическую коробку, – зачем-то поделился с ним Архипов. – Учиться хорошо, а просто так ездить… неинтересно.
– А вы когда научились?
– Давно. Меня отец научил, когда мне было лет тринадцать, что ли.
– Скока?!
– Тринадцать.
– Во дает! Манька, он с тринадцати лет машину водит!
– Я не вожу машину с тринадцати лет. В тринадцать лет я только научился.
– Во дает!
Архипов был уверен, что Макс умер бы от счастья, если бы вместо нотариальной конторы они поехали в Питер, а лучше в Челябинск, но они очень быстро приехали.
Грубин Леонид Иосифович помешался на втором этаже, о чем свидетельствовала табличка с надписью, и охранник подтвердил – на втором.
Перед последним поворотом коридора Маша, все время шедшая впереди, так что Архипов не видел ее лица, вдруг обернулась, схватила Владимира Петровича за рукав и толкнула к подоконнику.
– Что такое?!
– Я прошу вас, – прошипела она ему в лицо, – я умоляю вас… Когда вы услышите завещание… пожалуйста… пожалуйста…
– Да в чем дело?!
Макс вышел из-за угла и завертел головой, отыскивая их.
– Мы здесь! – крикнула она и повернулась к Архипову. – Пожалуйста… ничего не говорите, не удивляйтесь и ни во что не вмешивайтесь. Обещайте мне!
– Что… обещать?
Она была очень высокой, Маша Тюрина, только чуть ниже его. Слишком близко от него были глаза, нежная бледная скула и губы, говорившие что-то – он не слушал, что.
– Обещайте мне, Владимир Петрович! Тем более мальчик тут… приехал.
– Я обещаю, – произнес Владимир Петрович сквозь некоторый звон в голове. Произнес просто потому, что она просила его об этом.
…Как же это так – он думал, что ей пять лет? Почему же раньше-то он никогда ее не видел? И Лизавета не предупредила!
…Как бы она стала его предупреждать – вот вопрос! “Вы знаете, Владимир Петрович, вполне возможно, что, едва увидев девочку Машу, вы немедленно захотите с ней… ее…”
Между лопатками стало мокро. Маша еще посмотрела на него, подышала рядом и – отвела глаза, отвернулась, отстранилась, как будто выпустила его из камеры на живую травку.
Опасность миновала. Вот пуля пролетела и – ага! Архипов достал носовой платок, бессмысленно промокнул им лоб и сунул в карман.
Что такое она шептала ему в лицо? “Обещайте, не удивляйтесь, не предпринимайте, мальчик тут!” О чем, черт возьми, шла речь?
Брат и сестра смирно стояли у кожаных богатых дверей с латунной табличкой, извещавшей, что здесь обитает нотариус Грубин Леонид Иосифович. Архипов подошел – они расступились, и правильно сделали, потому что он был вожак, – и решительно потянул тяжелую створку.
Леонид Иосифович оказался представительным мужчиной средних лет с темными быстрыми глазами и хищным носом.
– Архипов Владимир Петрович?
– Он самый.
– Пожалуйста, проходите. Это ваша семья?
Где семья?! Какая еще семья?! Нет у него никакой семьи! Была и вся вышла!
Почему-то он не сразу сообразил, что речь идет о сестрице Аленушке и братце Иванушке.
– Это госпожа Тюрина Мария Викторовна, – представил он, – а это ее брат. Так что все в сборе, можем начинать… установленную законом процедуру.