– Да. Знаю.
– Это ты смотрел.
– Я. Я потом тебя проводил до этой… квартиры. Все очень просто.
– Просто, – повторила Маша Тюрина. – А сейчас куда мы едем?
– Маш, – вместо ответа спросил Архипов, – когда Лизавета затесалась в эту… секту?
– Давно, – быстро сказала она. – Сначала все это было очень… мило. Я даже радовалась, что к ней приходят друзья и подруги, все не так одиноко, я же в больнице работаю, сутками домой не прихожу. Давно, Володя. Лет… пять назад.
Оттого, что она назвала его по имени, у него из головы вылетело все остальное.
– Ты… слышишь меня? У нее тогда сердечная болезнь обострилась, а все из-за дневника… Тетя дневник покойного мужа из рук не выпускала, и вдруг он пропал.
Архипов некоторое время соображал, как именно нужно ответить на этот вопрос.
– Да-а, – произнес он, сообразив, – слышу. А Добромира ты когда-нибудь видела?
Маша Тюрина, медсестра пятнадцатой горбольницы, первой, если он правильно запомнил, хирургии, здравомыслящая, вменяемая, двадцати четырех лет от роду, перепугалась так, что схватилась за руль “Хонды”.
“Хонда” вильнула.
– С ума сошла? – рявкнул Владимир Петрович.
– Откуда ты про него… знаешь? Он тебя… ты встречался с ним?
– Он тебя, с-сучару, на куски порвет, – прошипел с заднего сиденья Витек, – он от тебя… с-соплей не оставит… он…
– Что за концерт! – упрекнул Архипов. – Тинто!
Тинто Брасс свесил голову к Витьку и лениво гавкнул.
– Так что Добромир?
– Это страшный человек. Негодяй. Подонок. Он сказал тете, что оставит ее в покое, если я… если она… – Маша сильно вздохнула, – если я стану с ним жить. Это уже в конце было, когда они слишком насели на нее, и она перепугалась. Она-то ведь тоже думала, что это милые и очаровательные люди.
“Нет, – подумал Архипов, – Лизавета была взбалмошной и экзальтированной, но она никогда не была дурой, это уж точно”.
Маша Тюрина тоже не похожа на дуру, но вполне возможно, что ей не хватало времени разбираться, кто там приходит к тете и чем занимается. А потом стало уже поздно.
– Я… согласилась. Я на все соглашалась, но тетя не разрешила. Она сказала, что они все равно не отстанут, а мы потеряем остатки… самоуважения. – Тут Маша вдруг улыбнулась. – Еще она сказала, что можно было бы попробовать, если бы он дал подписку о том, что после этого обязуется… помереть. А без подписки не надо.
– Ты с ним встречалась?
– Да. Тетя ходила на собрания, пару раз я ходила с ней. Они хором пели песни, какие-то стихи друг другу читали, говорили, что собственного сочинения. Володь, это все ужасная глупость! Я не знаю, как такой глупостью можно заманивать людей!
– Идея больно хороша, – задумчиво произнес Архипов. – Идите в природу, и она вас излечит. Цветочная пыльца полезней мяса, а жизнь в лесу здоровее, чем в мегаполисе. Самое главное, что по его теории не надо работать. Только думать позитивно и ждать, когда еда и одежда силой мысли придут к тебе от бога.
Тут она опять перепугалась.
– Ты что? Слушал его? Читал?! Читал, да? Ты тоже ему поверил?!
Архипов покосился на нее:
– Маша, остановись. Я стал проверять, что такое “Путь к радости”, которому Лизавета завещала квартиру. Влез на сайт и все там прочитал. Добромира я тоже видел только на сайте.
– Он тебя… с-суку… он тебя адским огнем… ты его не знаешь… ты его узнаешь.
Архипов дождался зеленой стрелки и повернул налево.
– Кстати, знаешь, как его зовут?
– Кого?
– Добромира?
Маша помолчала.
– Нет.
– Анатолий Петрович Безсмертный, – провозгласил Архипов, – по национальности украинец, а вовсе не иудей.
– Почему… иудей?
– На сайте сказано, что он брат Христа. Тот был иудей, ну, брат, по логике, тоже должен быть иудеем, ан нет. Подвизался учителем географии в городе Житомире. Двое детей от двух разных жен. Книги ему сочиняет господин Ослов Сергей Борисович, бывший журналист. Адама, которая тебе тогда в “Мерседесе” в ухо свистела, есть Инга Евгеньевна Ставская, в прошлом пресс-секретарь какой-то косметической фирмы.
– Господи, – пробормотала Маша Тюрина, – откуда ты все это узнал?! Да еще так быстро?!
– Компьютерный шпионаж, – объяснил Архипов легко. – Эй, болезный! Вставай, дорогу показывать будешь! Слышишь, болезный!
– Он тебя… уроет, блин! Он тебя…
Архипов вышел из себя.
Он резко тормознул на пустой дороге, перегнулся через сиденье, сморщился от резанувшей боли в спине, одной рукой вытащил из-за сиденья Витька и сдавил толстую шею. Витек захрипел.
– Ты мне надоел, – прошипел Архипов. – Отвечай на мои вопросы, а больше никаких звуков не издавай. Если понял, кивни. Ну что? Понял?
Витек дернул головой, и Архипов отпустил его. Витек обрушился на сиденье.
– Так. Куда теперь?
– Прямо. Потом налево, на проселок.
– На вокзале они тебя нашли? – спросил Архипов у Маши. – Этот и тот, который к унитазу пристегнут?
Она кивнула.
– Мне Макс сказал, что подошел какой-то “ферт в плаще”. Витек, это ты подходил? А, Витек?
– Я… блин…
– Зря ты подходил, – заключил Архипов. – По проселку долго еще?
– Направо. Второй поворот. Третий дом от угла, забор каменный. Только он тебя все равно уроет, с-сука!
– Володя, – спросила Маша Тюрина, – что ты хочешь делать? Ты не представляешь себе, насколько это страшные люди! Когда тетя умерла, они самые первые пришли, я ее даже похоронить не успела. Они пришли как к себе домой, понимаешь? Они знали, что я… сдамся без боя, они… очень сильные и страшные, Володя. Они не оставят нас в покое.
– Я сильнее и страшнее, – заявил Архипов холодно. – Или ты тоже веришь во всю эту галиматью, вроде трех планов бытия и вселенской струны, на которой играет душа?
– Какая… струна? – оторопело спросила Маша. – При чем тут струна? Откуда ты ее взял?!
Архипов чуть было не сказал: “Да это мне полчаса назад Лизавета опять наболтала!..”
Но все-таки не сказал. Получалось, что он не только верит во всю “эту галиматью”, но даже активно ее пропагандирует.