В сумке завибрировал сотовый. Щукин получил эсэмэску.
Она почти дошла обратно до кабинета, когда навстречу ей из дверей неспешно выплыл Парщиков.
– Ну и что ты там понаписала?
Он жал губы, сдерживался, чтобы не наорать. Митьке очень нужны пятерки, а если его будут выгонять из-за всяких-разных, то хороших отметок не видать.
– Что ты еще от него хочешь? – требовал ответа Парщиков. – И так влюбила его по уши, а теперь еще чего-то добиваешься!
– Почему влюбила?
– А как же. На педсовете помогла, постоянно трешься около, все помощи у него просишь, в гости невзначай заглядываешь. Или ты думаешь, Щукин железный?
– Он с Ленкой.
– Это Ленка с ним. Жаль, она не такая умная, чтобы так же вести себя, как ты. Щукин бы перед ней на задних лапках прыгал.
Дверь распахнулась, выпуская Щукина.
Ира прыснула. Лешка был лохмат, озадачен, словно и сам не понял, как оказался в коридоре. К груди он прижимал рюкзак. В руке, как путеводный фонарь, держал телефон.
– Чего ты тут понаписала? – хмуро спросил он. – Я только включил, а он как задребезжит.
– Чего выбежал? – окрысился Митька. – Компанию, что ли, составил? Кому? Ей?
– Тебе! – Лешка прошел мимо, толкнув плечом Парщикова. – Не хочу, чтобы вы оставались наедине. – И посмотрел на Иру. – Какое желание?
Лисова смутилась. Она и не думала никого в себя влюблять.
– Как будто не знаешь, какие у девок бывают желания? – Парщиков был ниже Щукина, но старательно выпрямлялся, словно мог подрасти, набирая недостающие сантиметры.
– Ща в лоб, – грозно пообещал Лешка и снова повернулся к Ире. – Ну?
– Пошли в парк. За елкой.
В эту секунду она поняла: очень важно, чтобы Щукин ей доверял по-прежнему. Как раньше. Как в сентябре, когда он подошел к ней за помощью. В Ире колыхнулось давно забытое. То, что так тревожило всю осень, заставляло тоской сжиматься сердце. Ей даже показалось, что она вновь слышит, как под ногой шуршат опавшие листья, как тонко и пронзительно пахнет грядущей зимой.
– Совсем с головой распрощалась? – фыркнул Парщиков.
– Не били тебя давно, Митька, – холодно произнес Щукин.
– Бьют, когда не могут словами доказать.
– А мне и доказывать нечего!
– Замолчи! – звонким испуганным фальцетом вскрикнул Митька.
– Засуетился…
– Лешка! Помоги мне, пожалуйста, – прошептала Ира.
– Купить елку не пробовала?
– Я хочу свою. – В душе вдруг стало все просто и определенно. Не может она больше, как все. Сил не хватает.
– Бери Парщикова и топай! – зло ответил Лешка. – Ты разве не видишь – он же из кожи вон лезет, чтобы ты его заметила. Митенька, не упусти момент, она рядом с тобой!
– Придурок, – прошептал Парщиков.
– Желание! – упрямилась Ира.
Щукин дернулся, чтобы бежать – как он делал всегда, когда не знал, на что решиться, – но остался на месте. От всех проблем не убежишь.
– Пожалуйста, – позвала тихо.
– Топором рубить собралась? – мрачно поинтересовался он.
– Ножовкой. – Была у них небольшая, в кожаном чехле. На дверце в ящике туалета висела. Ей не нужна ель-царевна. Небольшое тонкое деревце в метр высотой вообще можно кусачками отхватить.
– Еще какие слова знаешь?
– Лешка! – выдохнула, отлично понимая, что никуда Щукин не денется. Согласится. – Последнее желание.
– Чего ты заладила – желание, желание… Как будто я тебе жизнь проспорил.
Проспорил. В тот момент, когда подошел в парке. Зря он обратился к ней. Любовь складывается из мелочей.
За большим межпролетным окном валил снег. Он сыпал и сыпал со вчерашнего дня. Самая что ни на есть подходящая погода для вылазки в лес. Чтобы прийти туда и потеряться. Или утонуть в сугробе. Или встретить двенадцать братьев-месяцев и угодить после этого в дурдом.
Митька злорадно прыснул.
– Чешите, чешите, лесорубы…
– Елка! – Упрямство бурлило и клокотало в груди. Она хотела праздника. – Настоящая елка! Представляешь, как это будет здорово!
– В пять часов. У центрального входа в парк.
Сказал и пошел прочь.
– Не придет, – мрачно предрек Митька, глядя ему вслед.
– Придет!
– В тулупе, в валенках и с топором под мышкой, – поддакнул Парщиков. И вдруг схватил ее за локоть. – Хочешь сделать из него героя? Не выйдет! Он же никакой!
– Это ты никакой.
– Вот уж нет! Я отличаюсь от вас! Я умный. Ты даже не представляешь, что будет, если отправишься в парк.
– Что будет?
– В милицию попадешь.
Ира помолчала, внимательно глядя на Митьку. Ей вдруг показалось, что она его видит впервые. Его маленький остренький носик, заветренности в уголках губ, морщинки около глаз, упавшие на лоб слежавшиеся волосы. Это был кто-то совсем-совсем другой. И незнакомый. Словно душа его вдруг стала так проявляться, делая Парщикова чужим.
– Все влюбленные похожи друг на друга, – произнесла Ира. – И страдают они одной болезнью – глупостью.
– А вот и нет! – обрадовался Митька. – Это у сумасшедших все похоже. Вы с Щукиным полные психи – вот и вся ваша похожесть!
– Нормальный! Что же ты тогда делаешь в коридоре?
– Вся жизнь – сплошное повторение, – пробормотал Митька. – Ты со своими елками тоже не оригинальна! А вот загремишь в милицию – это будет свежо.
Захотелось сделать Митьке больно. Очень. Ударить наотмашь.
– У Кати другой парень. Ты ее не догонишь, так что можешь больше не мучить бабочек.
– Это мы еще посмотрим. – Парщиков двинулся к кабинету, приоткрыл дверь класса. – Ольга Валерьевна, можно? Осознал все свои ошибки, никаких проблем больше не создам!
– Заходи. Остальные где?
Митька выглянул, прошил Иру взглядом и отвернулся.
– Ушли.
Дверь за ним закрылась.
К пяти часам снег прекратился. Тучи еще больше навалились на город, спрессовав воздух. Похолодало. В высоких сапогах, теплых штанах, куртке и меховой шапке Ира сама себе виделась космонавтом-первопроходцем. Для полного комплекта не хватало круглого шлема и канонических слов: «Поехали!»
Ира и забыла, что надо попробовать представить, как оно все будет, откуда придет Лешка, найдут ли елку, все ли закончится благополучно. Не стала ничего фантазировать. Это показалось скучным и неинтересным. Все равно будущее она не угадает, только беду накличет.