«Придется вызывать инфарктную», – подумала Анна.
– Все, да? – проговорил Лапоть далеким голосом.
– Что вы, сейчас сделаю укол. Вам станет легче. – Но тут Анна поняла, что Лапоть спрашивает вовсе не ее. Он всматривался во что-то повисшее под потолком, сосредоточив все силы, чтобы уследить, разглядеть. И спрашивал он пустоту или, может быть, кого-то, вылепленного из той пустоты, уже близко подступившего к нему.
Руки Анны тряслись, когда она надламывала ампулу и набирала шприц. Она наклонилась над Лаптем, и вдруг его взгляд, уже не бессмысленный, а зрячий, со спокойным ужасом остановился на руке Анны со шприцем. Лапоть резко привстал, поднял плечи, продвинулся на руках к спинке дивана.
– Э-э, Анна, милочка, нет! Так не пойдет! – вдруг сказал Лапоть совсем другим голосом, даже как-то весело. Быстро и четко.
Он еще больше отстранился, с неожиданной силой вжался в спинку дивана. Казалось, он ушел бы в стену, если бы смог. Вдруг он заговорил, захлебываясь, с лихорадочной торопливостью. А сам все смотрел с нарастающим ужасом на ее руку, держащую шприц, и недоверчивость в его глазах сменилась безумной уверенностью.
– Эдик, ну не глупите. Надо сделать укол, – сказала Анна.
– Нет, нет, клянусь вам, нет! Не я! Не я! – Îн взвизгнул, сотрясаясь всем телом, и пополз, вытягиваясь по дивану. – Вы что, Анна, нет!
Анна похолодела. О чем он? И, разбуженное его криком, безумное, невозможное подозрение вдруг шевельнулось в ней. Сколько раз она звонила, один и тот же ответ. Никого не нашли, свидетелей нет, дело закрыто. Потом уже по-хамски: не звоните больше.
– Значит, это вы сби… ли Сашу? – Анна забыла про шприц. Неловко надавив локтем на его колено, наклонилась к Лаптю, вглядываясь в его лицо.
– Нет! – надрывно и отчаянно снова выкрикнул Лапоть. – Не я! Да не я же!
Тыльной стороной руки Лапоть ловким движением неожиданно выбил из руки Анны шприц, и тот, звякнув, покатился по ковру.
– Господи, – простонала откуда-то из угла Катерина Егоровна.
Лапоть, отклонившись от спинки дивана, протянул к Анне дрожащие руки, а широко открытые глаза молили поверить, отмыкались, давая проникнуть до дна.
Анна почувствовала, он не лжет. И Лапоть слабо и недоуменно улыбнулся, словно удивившись, сколько сил понадобилось, чтобы протянуть к ней руки, тоже понял: она поверила.
– Конечно же нет, Анна, милочка, смешно даже… – Голос его окреп. Он говорил теперь, как обычно, быстро и вертляво. – Вот бумажки спер, ну, вы знаете, о чем я. Рукопись, рукопись… Было такое, не отпираюсь. Уж очень была нужна. Думал, сделаем новый, имею в виду кристалл, и все наладится. Да поздно схватился. Скис Андрей, выдохся, не знаю, что с ним случилось. А такое, что вы подумали… нет. Такое не поручалось. Мне что помельче. Достать, раздобыть, комнатушку снять… – Ãолос его начал угасать, слабеть. Он побледнел, борясь с дурнотой. Его серое лицо сливалось с сумерками, белели губы, словно по ним мазнули известкой. – И не он, – замирая, прошептал Лапоть. Он смотрел на нее, изо всех сил стараясь не отвести взгляд. – Андрей тут ни при чем…
Но Анна почувствовала: в дрогнувшем голосе Лаптя пропала убедительность. Она уловила рябенькую фальшивую нотку.
Рука Лаптя, обессилев, упала, его короткое тело осело вниз. Что ей померещилось, послышалось? Он не в себе, бредит. Анна поняла, ей никогда не откроется эта тайна. Ей и подступиться к ней не дано. Нет, нет, лучше не думать.
Голова Лаптя запрокинулась на подушки, и беспокойный взгляд опять поймал чье-то кружение под потолком.
– Тесно тебе тут летать, тесно, – забормотал он в удушливой тоске. Невидимый собеседник опять появился где-то высоко, глаза Лаптя неотступно следили за ним. – В чем я виноват? За что-о? Столько веков, и все по-разному, и все снова и снова. Так верно служил, преданно. И вдруг разом все лопнуло! Значит, что? Хозяин подыхает, вот что! Хрен с ним, с хозяином. Кто он без кристалла? Да никто. Пусть подыхает. Но я-то, я! Меня-то за что? Ведь за собой тащит!..
Голос его слабел, он засыпал с открытыми глазами, но невидимый собеседник что-то неслышно шепнул или просто сделал знак. Лапоть вздрогнул.
– Привык к вечности, к ней легко привыкнуть… – как-то почти стыдливо шепнул он, и опять, прерываясь, зазвучал его голос. – Согласен исчезнуть. Но на время, учтите. А навсегда – фигушки, ни за что! Не согласен!
Он скомкал руками плед.
– Кристалл! – вдруг с неожиданной силой завопил он. Выгнулся дугой, упираясь затылком в подушку. – Вон, вон! Вижу! Кристалл! Кому отдала кристалл, дура? Старуха его пестиком толчет, капусту солит! Вечность в капусту затолкала!..
– Опять про капусту проклятую, – еле слышно выдохнула Катерина Егоровна. По свежему колебанию воздуха у себя за плечом Анна догадалась, что она перекрестилась.
– Стой! Стой, говорю! – Лапоть вдруг выпрямился, опираясь позади себя руками о постель. Припаялся взглядом к Анне. – Погоди, погоди! Ты что это? Светишь?! А-а!.. Так я еще, когда по телефону с тобой говорил, увидел. И не поверил, кретин, недоносок! Подумал – быть не может! Вот оно! Вот оно! У-у… – по-звериному завыл он. – Погаси! Погаси себя! А я-то, раззява, идиотина, кристалл оживлял, за бумажками гонялся, а тебя, тебя – проморгал, проглядел. Всего-то пришибить тебя, курву! Как увидел, светишь, сразу пришибить. И все бы спас, и себя, и хозяина. Не могу, душит… – крик густел в нем. Он шевельнул плечами, но руки, неподвижные уже, лежали омертвело. – Придушить. Шея тоненькая…
Травянистая длинная слюна текла по его подбородку. Глаза его меркли, все живое откатывалось вглубь и там гасло. Он весь оползал, неловко запрокидываясь навзничь. Внезапно зрачки его сверкнули металлическим блеском и закатились. Рот косо провис, лицо обмякло.
– Помер. Царство ему небесное, – громко сказала Катерина Егоровна. Анна вздрогнула и оглянулась. Лицо Катерины Егоровны было все залито слезами. Видно, она давно и беззвучно плакала.
С неожиданной силой она отстранила Анну. Наклонившись со стоном, своими древними руками с дрожащей бережностью взяла голову Лаптя с двух сторон и аккуратно уложила ее на середину подушки. Ее крепкая рука на миг повисла над его широко и тускло раскрытыми глазами. Рука дрожала, не в силах опуститься и закрыть веки, и Анне показалось, что с этой темной натруженной руки сыплется мелкая земля на неподвижное лицо.
– Прибрал Господь… – Катерина Егоровна с силой прижала ему веки. С закрытыми глазами лицо Лаптя показалось Анне незнакомым, с него сошло вечное выражение озабоченности, страх не поспеть, не угодить, мелкое крошево забот.
– Помоги положить сыночка моего, пока тепленький, – ровным голосом, не поворачиваясь к Анне, попросила Катерина Егоровна.
Но Анна застыла, как в столбняке, обомлев от этой высокой простоты разговора со смертью. Катерина Егоровна постояла некоторое время, качая головой, потом сама надавила на колени, распрямляя ноги. Одну за другой, не торопясь, подняла руки, согнула в локтях и уложила крестом на груди. Только тут Анна расслышала голос Катерины Егоровны, негромкий, убаюкивающий, слова лились и лились.