Дед.
Позабыв закрыть дверь. Егор большими шагами пошел в глубь квартиры, заглядывая во все комнаты подряд. Откуда-то выскочила Наталья Васильевна, у нее было испуганное и встревоженное лицо.
— В чем дело? — не повышая голоса, спросил Егор издалека.
— “Скорая” была час назад. Сделали три укола, полчаса посидели и уехали, когда давление стало понижаться. Вроде обошлось, Егор Степанович.
Егор еще постоял посреди коридора, потом нагнулся и стянул ботинки.
— Когда приступ начался?
Домработница, уже приготовившаяся взять его пальто, опустила глаза как-то особенно постно.
— Да как газету прочитал, так пошел и лег. И “Скорую” вызывать не велел. Я уж потом на свой страх и риск вызвала.
— Надо было не потом, а сразу, — пробурчал Егор, прячась за раздраженный барский тон. Игра в господина, недовольного прислугой, позволяла еще хоть немного оттянуть момент, когда нужно будет войти и увидеть деда.
— Да разве его уговоришь! — ответила на укор Наталья Васильевна с досадой. — Кремень. Скала.
— Весь в меня, — пробормотал Егор. Не глядя, он швырнул в темноту своей спальни мятый пиджак — свидетель сегодняшнего конца его жизни — и постучал в дедову комнату.
— Ну что? — спросил он, просовывая в дверь голову. — Перестал помирать?
Наталья Васильевна за его спиной закатила глаза и, демонстративно громко топая, прошлепала в кухню. Ее всегда изумляло непочтение Егора к своему более чем пожилому дедушке. Она даже подругам рассказывала, как “эти новые русские” позволяют себе обращаться со старшим поколением.
— Входи и закрывай дверь, — предложил дед нарочито бодрым и веселым голосом. Когда он говорил таким голосом, Егор знал, что случилась беда. — Сквозняк.
В комнате запах лекарств стал еще острее. Почему-то его не вынесло в настежь открытую форточку. В дедовой комнате вообще всегда была чудовищная стужа. Зимой и летом он жил с открытыми окнами, “впускал” свежий воздух и ставил на минимум регулятор батареи, объясняя это тем, что горячий воздух то ли поглощает, то ли видоизменяет какие-то там ионы. Егора дедовы теории страшно развлекали, он всегда с удовольствием их слушал, они восхищали его своей глубокой научностью и обилием умных слов.
— Дед, ты чего это разлегся? — спросил Егор, со страхом вглядываясь в восковое желтое лицо с тонкой кожей и синими прожилками под глазами. — Тебе чего, больше заняться нечем?
— Вот отдохнем и займемся, — пообещал тот все тем же чудовищно бодрым голосом. — Как твои дела?
Егор усмехнулся и сел в кресло напротив.
— Дед, все это чушь и ерунда, — сказал он быстро. — Стоило из-за этого нервничать! Обычные дрязги внутри сплоченного трудового коллектива. Кто-то хочет на мое место, только и всего. Это ведь в ваших пятидесятых все трудились за энтузиазм и “хрущевку”. Сейчас все сложнее, ты ж понимаешь…
“Помрет ведь, — подумал он про деда с отчетливой бабьей жалостью. — Меня застрелят, и он помрет”.
— В наших пятидесятых, — подхватил дед, не открывая глаз, — люди были благороднее и самоотверженнее.
— Это ошибка. — Егор придвинулся в кресле поближе. — Люди во все времена удручающе одинаковы.
— Егор, положи лупу на место, — скомандовал дед. — Разобьешь, где я возьму вторую такую?
— Купим, — заявил Егор, пытаясь вставить лупу себе в глаз. Лупа была громадная, толстого стекла и в глаз никак не лезла.
— Что там у вас случилось, Егор?
Шубин бросил лупу, уперся локтями в колени и потер лицо.
Что он может объяснить своему восьмидесятишестилетнему деду, да еще объяснить так, чтобы он поверил и перестал волноваться и не лежал больше на кожаном диване с таким неживым восковым лицом?
— Дед, ситуация сложная. Я допустил какую-то ошибку и сам до сих пор не знаю, какую. Кто-то решил убрать меня с дороги и сделал это легко и просто.
— Тебя уволили? — перебил дед, вновь закрывая глаза.
— Ну конечно! — ответил Егор с досадой. — Меня уволили, у меня больше нет репутации и профессии. Я должен все начинать сначала.
“И на все начинания у меня неделя. Впрочем, нет. Не неделя. Уже шесть дней и один вечер”.
— Ты должен бороться, — сказал дед, подумав. — Ты не можешь все так оставить. Ты слышал что-нибудь о том, что человек невиновен, если его вина не доказана?
Егор застонал.
— Дед, это годится только для романов! На самом деле все не так лучезарно. В статье говорится, что я использовал свои знания и полномочия, обирая человека, которого должен был защищать и оберегать от всевозможных проколов.
— Но ты же защищал и оберегал…
— Да это теперь не имеет никакого значения! — заорал Егор неожиданно даже для себя. — Моему шефу недосуг проверять, честный я человек или нечестный! Ему проще… — он хотел сказать “застрелить”, но вовремя прикусил язык, — ему проще выбросить меня на фиг и забыть о моем существовании навсегда.
— Если твой шеф порядочный человек…
— Дед, сейчас нет порядочных людей! Ты последний остался. Все остальные ни черта не порядочные! На порядочных нынче воду возят!
— Ты противоречишь сам себе, — сказал дед тихонько, — только что ты утверждал, что во все времена люди одинаково порядочны.
— В моем мире, — отчетливо, как на уроке, произнес Егор, — порядочных нет и не будет. Волки не бывают порядочными и непорядочными. Они бывают только более или менее удачливыми. Удачливые становятся вожаками, неудачливых загрызают свои или отстреливают в сезон охоты. В данный момент я — неудачливый волк.
— Хочешь, я пойду к этому твоему шефу, — предложил дед и неожиданно сел и спустил ноги с дивана.
Егор усмехнулся, но тот продолжал упрямо: — Я пойду и скажу ему…
— Дед, — произнес Егор нежно, — ты ничего не понимаешь. Я разберусь сам. Ты мне в этом деле не помощник. Ты только перестань помирать, не осложняй мне жизнь еще больше. О'кей?
— Гуд бай! — ответил дед сердито. — Ты напрасно считаешь, что все вокруг хищники, готовые тебя загрызть. Это неправильно. Оценивать жизнь нужно трезво, а ты… сгущаешь краски.
— Давай чайку попьем, — предложил Егор, вдруг сильно устав от облегчения — дед говорил и выглядел как вполне нормальный, пригодный для жизни человек. — Что-то я замучился сегодня. А потом я подумаю. Может, чего и придумаю. Дед, ты на недельку прикроешь меня от родственников? Я сейчас чужими делами заниматься точно не смогу.