– Ну-ка, посторонитесь! – крикнула я, скинула с себя эту дурацкую песцовую жилетку (жалкая дань моде) и вышла в круг, прямо к большому костру. Я даже не помню, что играло по радио. Какая-то песня, кажется Moby, Natural Blue. Потом другая. Мне было все равно, я словно путник, прошедший по пустыне месяц без глотка воды, танцевала и не могла напиться. Я не заметила, как стало просторно вокруг меня, как утихли все вокруг, а кто-то сделал музыку громче. Мне казалось, что я снова в Венеции, как когда-то, и что я совсем одна, и я свободна, я ничья. Я только танцую сама для себя, ради простого ужина и имею право ни перед кем не отчитываться.
– Юля, вау! Ничего себе! – кричал кто-то из толпы.
Но я даже не поняла, что они кричат обо мне. Я танцевала и смотрела в глаза потрясенному Архипову. О, даже не сомневайтесь, я прекрасно знала, какое впечатление производят мои танцы на влюбленных мужчин. И даже на женщин, стариков и детей. Грация манит, как что-то запредельное, чарующее и волшебное, как что-то, что так редко можно встретить на улице или перед новогодним костром на лыжном курорте. Другое дело, что я не могла, не должна была допускать того, чтобы он увидел это. Зачем? Чего я добивалась? Чтобы всю ночь он смотрел на меня и не отводил глаз? Красивая женщина, умеющая танцевать, – это оружие массового поражения, и предугадать последствия его применения невозможно. Что-то будет разрушено, даже если ты этого не хотела.
– Слушай, как ты это делаешь? Ты где-то училась? – спросил Костик, когда отгремели восторженные крики и мне было позволено вернуться на свое место.
– Ну, конечно, училась, – улыбнулась я.
– Где? Как? У кого?
– Знаешь, сейчас много разных дисков продают. «Научись танцевать за три дня» или «Все стили танцев на одном диске». На Горбушке, думаю, все это можно найти.
– Ты шутишь? – фыркнул он. – Архипов, что за девушка у тебя. Одни сплошные сюрпризы. И, кстати, надо тебе обратно надеть этот жуткий гламурный камуфляж, а то ты так совсем задубеешь. И не продержишься до Нового года.
– Да, точно! – Архипов побежал и принес мне обратно мою жилетку.
Кто-то сунул мне в руку бокал с чем-то багряным и терпким – какая-то новогодняя смесь от местного самовыдвиженца-бармена.
– Что это? – воскликнула я, сделав глоток.
– Это нужно, нужно. Для сугреву, – заверил меня Костик, заставив сделать еще один добрый глоток. Архипов возмутился:
– Уйди ты, Костик! Никакого покоя от тебя нет.
– А ты теперь можешь расслабиться. Я у тебя ее теперь точно уведу.
– Тогда ты должен знать, что я этого не переживу, – заявил вдруг Архипов, рассеянно улыбаясь.
Я поежилась. Только этого не хватало, чтобы он влюбился в меня по-настоящему. С другой стороны, я весь день и весь вечер только и делаю именно то, чего нельзя было делать ни при каких раскладах. Еще и танцевать начала, додумалась.
– Я никогда от него не уйду. Уж к тебе-то точно! – я рассмеялась, стараясь перевести все это в шутку. И взяла Архипова за руку.
– Ну вот, так всегда! – Костик сделал вид, что обиделся, но нас его чувства не тронули никак.
Через несколько минут наступил Новый год, которого все так ждали. Мы с Архиповым все то время, пока били куранты, целовались, как сумасшедшие, и ни на одну секунду не разжали объятий, пока всеобщие крики не оповестили нас о смене чисел на календаре.
– Я люблю тебя, – зачем-то ляпнула я. И тут же приложила ладонь к губам, словно обожглась словами.
Зачем я, что я такое говорю! Я обернулась. Музыка играла так громко, что я запоздало понадеялась, что Архипов не услышал меня. Но он услышал. И он смутился, покраснел и долго не сводил с меня глаз. Потом полез во внутренний карман своей куртки и достал коробочку.
– Я не знал, что тебе подарить… – пробормотал он, доставая кулон на цепочке.
Простой и недорогой, по моим, конечно, меркам, он протянул его мне, и руки у него дрожали. Со средним изумрудом в центре и несколькими мелкими по краям, он был очень даже милым и стоил, наверное, целое состояние, если учитывать, какая у Архипова зарплата.
– Ты что, свихнулся?! Ты что творишь, зачем? Это же очень дорого! – возмутилась я, но он мягко забрал кулон из моих рук и расстегнул замочек.
– Не капризничай и повернись ко мне. Это самое маленькое, что я могу сделать. Я хочу, чтобы у тебя было что-то на память. Так, все. Хочешь посмотреть?
– Шутишь? Конечно! Но я-то приготовила тебе в подарок бритвенный набор и духи! И что мне теперь делать? – усмехнулась я, склонившись к боковому зеркалу чьей-то припаркованной машины. Я решила, чего бы мне это ни стоило, этот кулон я теперь буду носить постоянно.
– Ничего мне не надо. Просто будь со мной, ладно? – попросил Архипов.
Я поцеловала его, чувствуя, как слезы наворачиваются у меня на глаза. На следующий день мы улетали обратно, в реальную жизнь.
Когда чего-то очень ждешь, мечтаешь о чем-то, то время летит быстро-быстро. Зато когда ждать нечего, время тянется невероятно медленно. Минуты буквально спотыкаются одна о другую, они сцепляются секундами и норовят повиснуть в воздухе, остановив течение жизни и превратив все вокруг в нескончаемую паузу. Бессмысленность моего бытия умножалась на его отвратительную неторопливость, отчего мне приходилось испытывать приступы мучительного отчаяния и глухой ненависти к себе. Такого со мной еще никогда не случалось. Я бродила по собственной квартире и не узнавала ее. Даже зима за окном не волновала меня, мне не хотелось никуда уезжать, и мне не было холодно и неуютно. Что может значить холодный ветер, если внутри пустота? Я жила потихоньку, на автопилоте. Читала книги, которые попадались мне в руки, но не углублялась в них. Я смотрела сериалы по телевизору, и их чудовищная банальность мне даже нравилась. Такая плоская жизнь, выложенная в виде бесконечных диалогов, забивала мозг, как спам. Я переставала думать и могла просидеть несколько часов на одном месте, не испытывая неприятных эмоций. Никаких эмоций.
Я листала журналы годичной давности, могла просто смотреть на серое небо и не шевелиться. Я даже потратила несколько часов на перелистывание справочника огнестрельного оружия, который каким-то образом оказался у меня дома. Не иначе как Свинтус притащил. Из прочитанного я не запомнила ничего, за исключением только одной фразы о том, что пистолет – это индивидуальное стрелковое оружие для поражения живых целей.
– А ты знаешь, Дашка, что мы все – живые цели? – спросила я, вынырнув из пучины страниц с фотографиями и чертежами.
– Я знаю только, что, если так будет продолжаться, – ты свихнешься.
– А что не так? – искренне удивилась я.
Мне казалось, что снаружи ничего особенного не должно быть заметно. Подумаешь, я не хочу жить. На мне же это не написано! Я встаю по утрам, а вечером иду и ложусь спать. Меньше скандалю, и Свинтусу со мной даже стало проще управляться. Денег почти не тяну из него. Потому что деньги вдруг перестали являться ответом на все вопросы.