— Потому что я только что поговорила с ювелиром. — Держась очень прямо, Соня прошла к свободному креслу рядом с матерью и села, так ни на кого и не взглянув. — Он сказал, что нет никаких сомнений. Что ожерелье старое, но в нем нет ни одного ценного камня. Стекляшки.
— Сонечка, хочешь чаю? — быстро спросила Муся и посмотрела на Настю.
— Да. Спасибо.
— Вот это да! — радостно сказал Владик. — Выходит, что бабуля оставила тебе стекло?! Ну, молодец! Ай да бабуля! Кремень старуха!
— Я всегда говорила, — вступила тетя Александра с трагическим злорадством в голосе, — что моя сестра гадкая женщина. Змея. Всю жизнь как сыр в масле каталась, и никто ее не интересовал! Она даже из гроба над нами издевается. Сонька, не смей реветь. Нам от нее ничего не надо. Моя дочь не побирушка, чтобы на чужие бриллианты рот разевать!
— Это были никакие не бриллианты, мама, — выговорила Соня очень четко. — Это было просто стекло.
И заплакала. Слезы лились из ее глаз, капали с носа и подбородка, и Кирилл быстро подумал — как по-разному плачут женщины. Большинство плачет «для красоты» или от жалости к себе. Меньшинство — от искреннего огорчения или усталости. Соня плакала так, как будто у нее горе. Самое настоящее горькое горе, и поправить ничего нельзя. Она даже слез не вытирала и нисколько не заботилась о том, чтобы выглядеть «прилично».
Она плакала, как человек, потерявший последнюю надежду.
— Сонька, не рыдай! — прикрикнула тетя Александра. — Все равно тут тебе никто не сочувствует. Все довольны.
— Зачем вы так говорите, тетя! — воскликнула Нина Павловна. — Сонечка, подожди. Может, мама не знала, что это… что в ожерелье нет бриллиантов. И вообще…
— А ты уверена, что этот твой ювелир не ошибается? — спросил Дмитрий Павлович.
— Да, — некрасиво шмыгая носом, сказала Соня. Настя подала ей салфетку, и она утерла глаза.
— Юля, налей валерьянки, — распорядилась Нина Павловна, — что ты, сама сообразить не можешь! Ты же видишь, она никак не успокоится!
— Истеричка, — пробурчала тетя Александра, полные руки в манжетах лилового халата тряслись. Настина мать встала и быстро вышла с террасы.
— Откуда ты его взяла, этого ювелира? Может, он и вправду ничего не понимает? — жалостливо спросила Настя. — Может, еще кого-нибудь попросить оценить?
— Нет, — сказала Соня, комкая салфетку, — хватит. Я так и думала. Я так и знала. Просто я надеялась, а вдруг на этот раз…
— Что? — спросила тетя Александра пронзительно. — Что такое?! Что это еще за раз? Что на этот раз? Что ты опять выдумываешь, дура?! Тебе мало того, что ты уже с нами сделала? Ты хотела…
— Тетя, отстаньте от нее, — приказал Дмитрий Павлович очень твердо, — прекратите.
Вернулась Настина мать, в руках у нее были два стаканчика.
— Сонечка, выпей. И не переживай, может быть, еще все обойдется.
— Ничего не обойдется, — сказала Соня тихо. Тетя Александра быстро перехватила стаканчик с валерьянкой и опрокинула его в себя. Быстро задышала, так что богатырская грудь заходила ходуном, сморщилась и покраснела пятнами.
— Что это такое? — прохрипела она, тыча рукой в стаканчик. — Что?!
Юлия Витальевна смотрела с изумлением. Потом, видя, что тетя наливается синевой, осторожно понюхала пустой стакан.
— Это пустырник с валерианой, — сказала она и еще раз понюхала.
— Там… там… спирт?!
— Ну да, — Настина мать пожала плечами и обвела глазами молчащих родственников.
— Я… я не могу спирт… я не пью спирт… я не принимаю препаратов на спиртовой основе!.. Я… не могу дышать!..
Юлия Витальевна усмехнулась совершенно хладнокровно.
— Запейте водой, — посоветовала она, прошла и забрала стакан. — Соня, я сейчас тебе налью.
— Нет, — сказала Соня, — мне не нужно. Все в порядке.
— Мы видим, что все в порядке! — подала голос Нина Павловна.
— Я… не дышу, — хрипела тетя и хватала себя за белую кожу на горле, — все горит!.. Ты специально!.. Ты же знаешь, что я не принимаю!..
— Вообще-то я думала, что это для Сони, — ответила Юлия Витальевна уже из коридора.
— Кто вам посоветовал отдать ожерелье именно этому ювелиру? — спросил Кирилл, и все посмотрели на него.
Он усмехнулся. Все время получалось, что он вступает как-то некстати.
— Вам-то что за дело? — вскинулась тетя Александра, моментально позабывшая, что «не может дышать». Владик фыркнул и пролил чай. — Сонька, не смей ему ничего говорить!
— Да что за глупости! — вдруг сказал Сергей возмущенно. — Я посоветовал, Кирилл. Это наша служба, они иногда и для нас, и для Русского музея всякие старинные вещи оценивают. И никакого тут нет секрета, — громко добавил он в сторону тетя Александры, — и я не понимаю, что тут…
— А не понимаешь, и замолчи! — приказала тетя. — Господи, за что мне такое наказание?! За что мне такой позор?!
— Да какой позор?..
— А такой!.. — перебила она. — Хотела за чужой счет в рай въехать? Не вышло! И не выйдет! Матери ничего, а дочери — все! Это тебе, чтоб знала свое место! Где это видано, чтобы дочь бриллианты получила, а мать — шиш?! А?! Вот и сиди теперь со своими стекляшками, кусай локти, знай, что и тебя бабушка-то надула! Ничего тебе не оставила, один пшик! А ты губы раскатала на дармовые деньги! Какая!.. Бриллианты у нее! Видали?
— Стоп! — сказал Кирилл Костромин так, как говорил только на совещаниях, когда выяснялось, что со склада в неизвестном направлении вывезли двадцать два стеклопакета. Тетя Александра вздрогнула и уставилась на него. — Или вы немедленно замолчите, или я сейчас же запру вас в вашей комнате. Там вы сможете завывать сколько угодно. Вам ясно?
Тетя опять бурно задышала, но семья вокруг нее странно и угрожающе молчала, и Кирилл повторил очень спокойно:
— Я спрашиваю — вам ясно?
Тетя заморгала. Кирилл смотрел на нее. Настя подошла к нему и встала у него за спиной.
Тетя Александра подышала еще немного — и кивнула.
— Отлично, — сказал Кирилл одобрительно, — вам ясно. Соня, не горюйте. Еще ничего не произошло.
— Произошло, — сказала Соня тихо, — я знала, что ничего не будет. У меня всегда так бывает.