Я подумал немного и решил сделать подарок Майе Витальевне Истоминой, коль уж она так любила в юности этого актера. Купил диск, а на следующий день позвонил Истоминой. Все равно мне работать на участке, так почему бы не зайти на чашку чаю.
– Спасибо вам огромное, Игорь,– горячо благодарила меня писательница, прижимая диск к груди.– Мне давно хотелось посмотреть этот фильм, а возможности не было. Там должна быть дивная музыка, я помню, когда была девчонкой, на танцах крутили песню «Анастасия», такую грустную, нежную, а потом я узнала, что эта мелодия использована в фильме с таким же названием. И Бриннер мой любимый! Спасибо!
Майя Витальевна посмотрела на часы:
– Через двадцать минут должна прийти моя студентка, но я успею напоить вас чаем. Вы не торопитесь?
Вообще-то я на работе, но двадцать минут на перекус – это святое. Мы уселись в гостиной, и Истомина принялась расспрашивать меня о Ситникове. Вячеслав Антонович скончался месяц назад в больнице, следствие по делу о покушении на него благополучно завершилось, Олеся Подрезкова ждала суда. За неимением показаний потерпевшего Шурику Вилкову пришлось удовлетвориться историей о неосторожном обращении с оружием. Подрезкова призналась, что оговорила свекра, обвинив его в попытке изнасилования, потому что думала, что необходимая оборона смягчит ее вину. Следователь пожурил молодую женщину, предпринял ряд отчаянных попыток заставить ее говорить правду, но Олеся держалась как кремень, ни на шаг не отступая от своей версии, и пришлось на этом остановиться. Так мы и не узнали, почему она стреляла в Ситникова.
Истомина забросала меня вопросами, и когда раздался звонок в дверь, недовольно поморщилась:
– Ну вот, на самом интересном месте… Игорь, вы не уходите, я хочу дослушать до конца.
– А как же ваша студентка?
– Ничего, подождет.
Я услышал, как она открывает дверь и говорит:
– Аллочка, я пока занята, посиди в кабинете, подожди. Я освобожусь минут через пятнадцать.
Майя Витальевна вернулась и с детской жадностью потребовала продолжения. Но нас снова прервал звонок, на этот раз телефонный. Она извинилась, взяла трубку и вышла разговаривать на кухню. Разговор явно затягивался, мне пора было уходить, и я направился в прихожую. Из кухни доносился голос Истоминой, сердитый и напористый, видно, ей пришлось столкнуться с какой-то серьезной проблемой. Я хотел было приоткрыть дверь, заглянуть, жестом попрощаться и уходить, но тут до меня донеслись другие голоса. Со стороны кабинета. Один голос был женским, другой – мужским и принадлежал явно Георгию Степановичу, дяде Жоре. Любопытство, говорят, не порок… Я прислушался.
– А я тебе говорю: бери. Бери и публикуй. Сразу прославишься. Ты меня слушай, я всю жизнь на редакторской работе, я таким журналом руководил!
– Но как же, Георгий Степанович… Это ведь не мое, это Майя Витальевна писала. Как же можно?
– Как можно, как можно… Говорю тебе: можно! Так все делают. Все воруют, все без исключения. Страну разворовали. И живут в ней одни воры. Думаешь, Майка не воровка? Первейшая воровка и есть! Я читал то, что ты пишешь, мне Майка показывала. С этим ты никуда не пробьешься, сейчас такого – навалом, все прилавки этим забиты. Сейчас нужна литература духовного поиска. То есть читателям она пока не нужна, а тем, кто понимает, кто принимает решения,– самое то, что нужно. Вот летом очередной конкурс «Дебют» объявят, для авторов моложе двадцати пяти лет, там даже номинация такая есть: литература духовного поиска, подашь эту рукопись на конкурс – и первая премия тебе гарантирована. А вместе с премией и издательский договор.
– Нет, но это же нельзя,– сопротивлялась девушка по имени Аллочка.– Это мысли Майи Витальевны, она в это душу вложила…
– Глупая ты,– сердито ответил дядя Жора.– Молодая и глупая. Какой духовный поиск может быть у тех, кому нет двадцати пяти? Чего они в жизни понимают-то? Что они могут путного написать? Ну, сюжетец изобретут и романишко накропают, или возомнят себя авангардистами и налепят невесть чего, ни стиля, ни смысла. Ты меня слушай, я жизнь прожил, тысячи рукописей прочел, я в этом понимаю. В номинации литературы духовного поиска тебе с этой рукописью равных не будет. Никто из молодых так не напишет. А потом, когда первую книжку издашь, сможешь валять свои романчики, сколько душе угодно. Тебя уже признают лучшей, и тебе все будут прощать. И печатать будут, что бы ты ни написала. Потому что у тебя уже будет имя. Поняла? Бери быстрей, пока Майка не видит. Да бери же ты, дурында!
– Но она же узнает!
– Да ну и что? И пусть узнает. Поделом ей.
– А если она всем расскажет?
– Да пусть рассказывает! Доказать-то она не сможет. Черновиков нет, набросков нет, нынче все ученые, на компьютерах работают, ручкой писать разучились совсем, а компьютер – он что? Кнопку нажал да и стер все, и следов не осталось. Вот, гляди…
Голос на несколько секунд умолк, я понял, что дядя Жора ловко управляется с современной техникой. И когда только освоить успел?
– Я все Майкины файлы знаю, не сомневайся. Когда ее дома нет, я все смотрю, все читаю, все бумажки в столе проверяю. А как же иначе? Все кругом воры, стоит только расслабиться на минутку, бдительность потерять – и тебя в момент облапошат. Вот живешь-живешь, в ус не дуешь, думаешь, что у тебя квартира есть, деньги на книжке, а потом узнаешь, что, оказывается, уже и договор состряпали, по которому ты все подарил или в наследство отписал, и подпись твоя на том договоре имеется. Нет уж, меня не проведешь! Я каждую бумажку у Майки в столе прочитываю, чтоб потом неожиданностей не было. И в компьютере каждый файл проверяю. Вот, нашел. Ну, гляди, девка: вот она рукопись, в папочке лежит, распечатанная, а вот все файлы. Вот я щелкаю, опять щелкаю – и нету ничего.
– Георгий Степанович! Что ж вы делаете?!– в отчаянии воскликнула девушка.– Вы же уничтожили все!
– А и правильно,– удовлетворенно ответил дядя Жора.– Что надо, то и уничтожил. А что не надо – то тебе достанется. Бери, девка, бери, не стесняйся. Иначе толку не будет. В стране все – воры, все – жулики, кругом коррупция, и просто так тебе не пробиться, тебе нужен убойный снаряд, такой, на какой молодые не способны. Ты мне еще спасибо скажешь.
– Господи, что же теперь будет?– пробормотала Аллочка.– А если узнают? Ведь Майе Витальевне поверят, если она скажет, что это ее рукопись. Будет скандал, меня из института выгонят.
Сдалась. Бедная девочка не устояла перед змеем-искусителем. А жаль. Я до последнего надеялся, что она не возьмет рукопись. Ан нет, взяла.
– Не будет ничего, я тебе обещаю.
– Как вы можете знать?
– Знаю. Я знаю Майку как облупленную. И жизнь знаю. Не будет тебе ничего.
– Но мне же учиться у нее… Я у нее в творческом семинаре, как же я ей в глаза смотреть буду?