Нет, папа не кричал и даже не был резок в выражениях, его крепкий баритон звучал ровно и сочно. Более того, он был обольстительно мягок. Вернее, они оба: и папа, и его божественный знаменитый голос. Он говорил мне «сынок», а привычные «ты должен» заменил на «мне всегда казалось, что ты мог бы». Краем глаза я наблюдал за Андреем и Юлей и мог бы поклясться, что Мусатов хотел выйти и оставить нас с отцом наедине, но его благие побуждения упирались в Юлю, которая как стояла, привалившись плечиком к великому Дорошину, так и продолжала стоять. Более того, мой папа, произнося свою трагическую тираду, ласково гладил девушку по головке. Дескать, я вовсе не сержусь, и то, что вы тут слышите, это не семейная сцена и не скандал, а просто милый щебет на отвлеченную тему, не очень-то, в сущности, и важную.
Из всего сказанного я понял одно: выступать в моем клубе папа не будет, ибо сам клуб он считает пустой и глупой затеей, не стоящей доброго слова. И вообще, он не намерен помогать мне в моей работе, потому что чем скорее я ее брошу, тем будет лучше для всех, и в первую очередь – для меня самого.
– Хорошо, папа, спасибо,– я улыбнулся как можно радостнее,– я всё понял. Так что мы решили с цветком? Куда будем ставить?
Все облегченно перевели дух. И вот тут я достал из-за пазухи свою маленькую месть, припасенную еще в аптеке:
– Кстати, папуля, не беспокойся, таблетки от геморроя я привез. Лечись на здоровье.
Не зря, не зря про моего отца говорят, что он не только великий певец, но и превосходный актер. Его самообладанию можно позавидовать. Лицо осталось таким же оживленным, и спина прямая, и грудь колесом, и голова все так же высоко поднята. Однако контролировать вегетативные реакции не дано на этом свете почти никому. Поэтому папа позеленел. И весьма заметно.
– У тебя своеобразный юмор, сынок,– пророкотал он голосом, предвещавшим мало хорошего.
В те исторические минуты дураков в зимнем саду не было. Ни одного. Поэтому все всё поняли.
– Владимир Николаевич,– Юля подхватила моего отца под руку и потащила к двери,– по-моему, пора доказать вашему сыну, что геморроем вы не страдаете. Как насчет мазурки? А Игорь пусть побудет тапером.
Я оценил ее находчивость, хотя насчет мазурки что-то засомневался. Ну, папа-то, несомненно, станцует, вопросов нет, тридцать лет на сцене что-нибудь да значат, а вот что касается Юли – тут я не уверен. Мы вошли в комнату, где стоял рояль, и я громко объявил:
– Мазурка! Приглашаются все желающие! Солисты – Владимир Дорошин и Юлия Пинчук.
Гости удивленно оживились (или оживленно удивились?) и приготовились к очередной хохме. Эту компанию я знал много лет: кроме мамули, никто мазурку не станцует, но поскольку папа уже ангажирован Юлей, то для мамы и кавалера не найдется. Я заиграл что попроще из Шопена (для сложной вещи я технику давно подрастерял), а папа с Юлей пустились в пляс. Да как! Не думал, что папенька все еще способен на такие пируэты. Хотя чему удивляться? Он с виду неказист, а за формой своей следит – будьте-нате. Каждый день проплывает в бассейне по километру мощным брассом, чтобы дыхалку поддерживать.
Мусатов облокотился на рояль и склонился ко мне.
– За что ты его так? Давние контры?
– Угу,– кивнул я, не прерывая быстрого пассажа.– Больная тема. Не одобряет мой профессиональный выбор. Слушай, а где это твоя Юля научилась мазурку танцевать?
– Она в детстве бальными танцами занималась.
– А-а… Ты не обижаешься, что папаня с ней заигрывает? Не обращай внимания, он любит молодых женщин, но чисто эстетически. Дальше поглаживаний по головке или по плечику дело не зайдет.
Я нагло кривил душой, потому что точно знал: если папа захочет, то дело зайдет именно туда, куда он захочет. Его лю??овница, о которой я совершенно случайно узнал, была молода и ослепительно красива.
– Надеюсь,– усмехнулся Андрей.– Хотя я вообще-то не ревнив.
Мазурка приближалась к концу. Я осторожно взял последнюю ноту, невесомую, воздушную, и отнял пальцы от клавиш. Под обрушившийся на танцоров шквал аплодисментов и приветственных криков вошла мама и пригласила всех к столу. Праздник продолжался.
После второго застолья все вывалились из дома и принялись дурачиться вокруг наряженной елки. Дядя Ваня Лютц вынес гитару, я взял скрипку, и мы устроили танцы на снегу. Оказалось, что приехавшая с Лютцем певица захватила с собой костюм цыганки Азучены, мы быстренько развели костер, и она устроила показ цыганского танца, после чего переключилась на пение цыганских песен, под которые уже плясали все.
Играть на скрипке и одновременно танцевать я не умел, поэтому стоял неподвижно и через какое-то время замерз так, что готов был свалиться в обморок. Хорошо тем, кто выпил, а мне ведь еще за руль садиться. Обычно в Новый год я остаюсь ночевать у родителей и в спиртном себя не ограничиваю, но сегодня мне придется отвозить в город Юлю и Андрея, поэтому согреваться алкоголем я права не имею. Придется довольствоваться очень горячим чаем. Дождавшись перерыва в танцах, я побежал в дом, согрел чайник и, обжигаясь, выпил огромную чашку сладкого чая с тремя пирожками. Или с четырьмя. Или даже с пятью… Сладкое еще не подавали, и блюда с красиво уложенными пирогами, пирожками и пирожными стояли на кухне, такие соблазнительные на вид, источающие умопомрачительные запахи. Я отчетливо помню, как брал первый пирожок с яблоками и как мне было вкусно, а потом память фиксирует только момент, когда я вдруг увидел, что горка на блюде как-то подозрительно уменьшилась, причем уменьшилась ощутимо.
Я устыдился, постарался переложить оставшиеся пирожки так, чтобы горка казалась попышнее, быстро сполоснул чашку и направился к входной двери. Натягивая куртку, я услышал за дверью голоса. Кто-то разговаривал, стоя на крыльце. Я затих и прислушался. Андрей и Юля. Подслушивать не хотелось, и я собрался уже было толкнуть дверь, но вдруг понял, что они говорят обо мне. Если бы о себе, о своих отношениях, я бы точно вышел сразу и отошел подальше. Но ведь обо мне… Мало кто удержится от соблазна узнать, что люди говорят о тебе за твоей спиной. Я человек стандартный, малооригинальный, поэтому поступил так, как поступило бы большинство: замер и стал слушать.
– …удивительный. Помнишь, я в машине говорила о способности к безответной любви?
– Помню.
– А теперь ты говоришь, что у него напряги с отцом из-за выбора профессии. Думаю, что и с матерью тоже.
– Почему ты решила?
– А ты посмотри на его маму. Она же с мужа глаз не сводит, в рот ему заглядывает. Вряд ли она осмелится на точку зрению, отличную от его мнения. Так что у Игоря проблемы с обоими родителями. И при этом он так их любит! Ведь все про них понимает и все им прощает, хотя слепому ёжику видно, что ему это неприятно.
– Да, про геморрой он круто завернул,– усмехнулся Мусатов.– Я думал, папашу кондратий хватит.