Стояло лето, на выходные вся семья уезжала на дачу. И конечно же, вместе с ними ездил Георгий Степанович, мамин брат, дядя Жора, у которого после смерти жены не осталось никого, кроме сестры, ее мужа и дочери. В тот день они договорились, что отец с мамой поедут за город отдельно, потому что у папы очередная партконференция, которая закончится поздно вечером, и мама будет его ждать, а Майю отвезет на дачу дядя Жора.
Георгий Степанович явился к Майе днем, часа в три, и застал племянницу за чтением какой-то рукописи.
– Майка,– весело прогремел он с порога,– у тебя обед есть?
– Есть. И первое, и второе. Тебя накормить?
– Обязательно. Я голоден, как стая волков. До дачи не дотерплю. Пока доедем, да пока ты там сваришь-пожаришь…
– Конечно, дядя Жорочка,– Майя вскочила и помчалась на кухню разогревать обед для любимого дядюшки.
Когда все было готово, она красиво накрыла маленький столик, постелила свежую клеенку, поставила нарядные тарелки.
– Дядя Жора, идите!– крикнула она, нарезая хлеб и складывая его в маленькую плетеную корзиночку.
Потом тоненькими кружочками нарезала и разложила узором огурец и помидор. Майя хорошо готовила и любила подавать плоды своего кулинарного искусства в достойном оформлении. А дядя Жора все не шел.
Она вернулась в комнату и застала родственника сидящим на полу и читающим что-то из написанного Леной.
– Ну дядя Жора,– недовольно протянула она,– все же остывает.
– Погоди, я сейчас…
Он дочитал до конца абзаца, поднялся и вышел вместе с ней на кухню.
– Что это такое я читал?– поинтересовался Георгий Степанович, поедая вкуснейший рассольник.
– Это одна моя подруга написала. Та, которая погибла. Помнишь, я тебе говорила?
– Да,– он кивнул.
– Правда, ужасно? Язык совершенно кондовый.
– Ужасно,– согласился он.– Но любопытно.
– Да?– обрадовалась Майя.– Правда? Тебе нравится?
Она собралась было поделиться с дядей своими планами о статье и посмертной публикации. Конечно, она – молодой сотрудник редакции, и вряд ли ей уместно выступать с такой инициативной, но если вмешается дядя Жора, скажет, кому надо, попросит, то…
– Нет,– сказал Георгий Степанович,– мне не нравится. Но что-то в этом есть. Надо еще прочесть страниц двадцать-тридцать. Сейчас поем и почитаю, мы же не торопимся, верно? Тем более я не люблю водить машину на сытый желудок, меня от сытости в сон клонит, а это опасно за рулем.
Он весело подмигнул племяннице и принялся быстро доедать суп. За супом последовало жаркое, потом чай со сладкими пирожками. Георгий Степанович окончательно разомлел, тем более погода стояла жаркая, и улегся в комнате на диван с рукописью в руках. Майя поняла, что он читает что-то из того, чего еще не читала она сама. Она же вернулась к рассказу, который читала до его прихода.
Читал дядя Жора быстро, все-таки он был профессионалом, заместителем главного редактора журнала, и привык в короткие сроки справляться с большими объемами текста. Майя добросовестно отсчитала тридцать страниц из той папки, что была у нее в руках, и когда дошла до тридцатой, то подумала, что дядя Жора уже должен быть прочесть столько, сколько наметил, даже больше. Но он продолжал читать, не отрываясь.
– Дядя Жора, нам ехать не пора?– осторожно подала голос Майя.
– Успеем,– буркнул он, не отрываясь от страниц.
Она пожала плечами и вернулась к своему занятию.
Часа через два Георгий Степанович сложил в папку последний лист и аккуратно завязал шелковые ленточки.
– Ну все?– Майя с облегчением отложила в сторону рукопись, которая показалась ей невероятно скучной.– Можем ехать?
Дядя Жора, однако, не торопился вставать с дивана. Он пристально смотрел на племянницу.
– Ты это читала?– негромко спросил он.
– Нет. А что? Что это? Разве не рукопись Лены?
– Рукопись,– медленно повторил он.– Лены. Да, наверное. Это история о том, как девушка наблюдает за своим братом, поведение которого кажется ей странным, и сначала понимает, что он психически больной, а потом – что он маньяк, убивающий людей. Не читала?
– Нет,– удивленно протянула Майя.– Я до этой папки еще не дошла.
– И раньше не читала?
– Да нет же. Я вообще все это читаю в первый раз. Лена никогда не показывала мне то, что она пишет.
– Понятно, понятно,– пробормотал он, думая о чем-то своем.
– Ну мы едем или нет?– нетерпеливо спросила девушка.– Скоро магазины закроются, а нам еще продукты надо купить, на даче есть нечего.
– Едем,– дядя Жора решительно поднялся. Майю удивило, что папку он взял, а не оставил на диване.– Едем, Майка. Купим продукты, а на даче поговорим.
– О чем?– испугалась она.– Что-то случилось?
– Ничего. Но поговорить надо.
Сердце ее радостно зашлось. Значит, дяде Жоре понравилось то, что написала ее подруга! Она ни минуты не сомневалась, что он предложит это опубликовать. Может быть, там потребуется редакционная работа, да, наверняка потребуется, и немалая, и может быть, он захочет, чтобы эту работу проделала сама Майя, и написала предисловие или даже – бери выше!– авторскую статью, и он поставит это в свой журнал. Журнал «Эпоха», шутка ли! Любимейший журнал советской интеллигенции, на которой подписаться можно только по блату или если ты приближен «к сферам». Его передают из рук в руки, как «Новый мир» или «Иностранную литературу», на него записываются в очередь в библиотеках. Опубликоваться в «Эпохе» – это дорогого стоит, пусть и всего лишь с предисловием, но зато в твоей библиографии будет стоять название знаменитого журнала.
Да, речь шла именно о публикации. Но совсем не о той, о которой думала Майя Истомина.
– Это нужно переделать от начала до конца,– строго говорил Георгий Степанович, когда они, приехав на дачу и выгрузив сумки с продуктами, уселись на веранде пить чай с вареньем.– Даже не переделать, а написать заново. Это все очень плохо. Но там есть зерно, на которое все клюнут.
– Какое зерно?
– Переживания человека, который понимает, что его близкий – страшный убийца, и непонятно, что с этим делать. Там есть вся гамма этих переживаний и эмоций. Сначала простое любопытство, потому что брат веред себя странно, неадекватно, и хочется понять, что за этим стоит. Потом жалость, когда приходит понимание, что он – душевнобольной. Сочувствие. Стремление помочь. Потом ужас, когда сестра узнает, что брат убивает детей и насилует их. Она не знает, что ей делать, то ли донести на него, то ли делать вид, что ей ничего не известно. Она взвешивает, что ей дороже, жизнь чужого ребенка, которого он обязательно убьет, если останется на свободе, или жизнь родного брата, такого любимого, рядом с которым она выросла. Она мучается, взвешивает все «за» и «против»…