Почему-то одновременно в голову пришли две мысли. Первая – о бунте рабов, бессмысленном и беспощадном. И вторая, о пистолете, который Слава хранил дома и который она много раз видела.
Он еще продолжал что-то говорить, яростно и негодующе, мерял шагами комнату, бросал ей в лицо упреки и обвинения, а она уже стояла с пистолетом в руках. Предохранитель снят, палец на спусковом крючке…
– Ну этого еще не хватало! Мелодрамы тут будешь устраивать? Положи оружие на место, не валяй дурака…
Его голос куда-то пропал, и Олеся подумала, что внезапно оглохла.
И снова две мысли, одновременно заполнившие ее голову, которая почему-то казалась Олесе в тот момент огромной и пустой:
«Только так я смогу от него избавиться. Только так. Иначе я не смогу ему противостоять, и он заставит меня избавиться от ребенка. Мне нужно выбирать: ребенок или Слава. Я выбираю ребенка.»
«Нет, я не смогу этого сделать. Я не смогу. Не смогу…»
– Я не смогу,– громко произнесла она вслух и нажала на спусковой крючок.
Потом она долго, кажется – целую вечность стояла неподвижно, словно окаменев, сжимая пистолет. Из оцепенения ее вывел звонок в дверь – соседи услышали выстрел. Началась суета, крики, кто-то ринулся к телефону вызывать «скорую».
– Что случилось, Олеся?– заботливо спрашивала пожилая соседка.– Как это у вас вышло?
Олеся судорожно пыталась что-то придумать, и первое, что пришло ей в голову, было неосторожное обращение с оружием, но тут соседка добавила:
– А я слышу из вашей квартиры громкие голоса, ну, думаю, ссорятся. Как же так, деточка? Вы с Вячеславом Антоновичем так дружно жили, одна радость была на вас смотреть, такая семья хорошая. А тут вдруг кричите, скандалите…
Соседка слышала их громкую ссору, и у Олеси хватило самообладания, чтобы сообразить, что неосторожное обращение с оружием здесь не пройдет. Нужно срочно придумать что-то такое, что объясняло бы громкие голоса и смягчило ее вину.
– Он пытался меня изнасиловать.
– Господи!– ахнула соседка, прижимая ладонь ко рту, и Олеся совершенно не к месту обратила внимание на крупный перстень с жемчугом у нее на пальце.– Какой ужас! Так надо в милицию звонить… Где у тебя телефон, я сейчас позвоню.
– Не надо. Я сама.
Она вся заледенела внутри и почти ничего не чувствовала. У нее достало сил, чтобы набрать номер и сказать:
– Я только что застрелила человека.
И назвать адрес и свое имя.
И только потом наступило горячее от судорог и мокрое от слез беспамятство. Олеся кричала и билась в истерике до тех пор, пока приехавший врач не сделал ей укол какого-то сильного транквилизатора. Через двадцать минут после ее звонка в квартире появилась милиция, еще через какое-то время подействовал укол, и она вернулась к действительности. Ей казалось, что прошло всего две-три минуты, оказалось – почти час, но этот час она так и не восстановила в памяти…
* * *
При всей своей самоуверенности следователь Вилков Александр Иванович возможности свои все-таки переоценил, в воскресенье ничего добиться не смог и принялся за решения вопроса в понедельник с самого утра. В чиновничьем мире дела быстро не делаются, и следственный комитет в этом смысле исключением не был. Вилков доложил руководству о предполагаемой связи покушения на Ситникова с имеющимся у него в производстве делом об убийствах Забелина и Брайко, руководство приняло информацию к сведению и сказало, что примет меры, а Шурик вернулся к неотложным делам, в числе которых был допрос Дмитрия Найденова, партнера Ксении Брайко по рейдерскому бизнесу.
– Труп Брайко был обнаружен на Волоколамском шоссе. Вы знаете, как она там оказалась?
Найденов следователю не понравился с первой же минуты. Александр Иванович очень точно чувствовал тех людей, которые измеряют ценность любого человека теми деньгами, которые он может заработать. Найденов мог заработать много, следователь Вилков – мало (если, конечно, не брать взятки), посему во взгляде Дмитрия Александр Иванович читал нескрываемое превосходство и явное неудовольствие от того, что его вызвали, да мало что вызвали – еще и вопросы задают.
– Я уже говорил сто раз: ей предложили новый проект, и заказчик повез ее посмотреть объект будущей работы.
Ишь ты, проект… Ну до чего ж эти новые бизнесмены быстро набрались красивых слов: проект, программа, маркетинговые стратегии, позиционирование. От всего этого Шурика Вилкова буквально мутило. Но то Шурика, а Александр Иванович дело свое знал четко и все необходимое выполнял неукоснительно.
– Пожалуйста, поконкретнее: кто заказчик, что за проект, что за объект, как называется, где находится.
– Проект обычный, как всегда. Нужно оценить перспективы поглощения одного предприятия другим и выработать оптимальную стратегию. Предприятие находится где-то по Волоколамке, как называется – не знаю, Ксения должна была съездить и все выяснить.
– А кто заказчик? С кем она уехала?
– Я уже сто раз говорил и снова повторяю: не знаю! Не знаю я! Ну почему я должен талдычить одно и то же каждый день?
– Потому что дело передали другому следователю, то есть мне,– невозмутимо объяснил Вилков.– И я должен все проверить с самого начала и задать вопросы сам. А вы должны мне на них ответить.
– А почему теперь другой следователь? Я не понимаю.
– А вам и не нужно понимать, вы не на лекции в университете, вам понимать не обязательно. Ваше дело – помогать следствию и отвечать на вопросы. Значит, вы не знаете, с кем Брайко уехала в сторону Волоколамска?
– Нет. Послушайте, а если завтра дело передадут еще одному следователю, все сначала начнется? Меня опять будут вызывать и опять все это спрашивать, да? И этот бардак будет длиться до бесконечности?
– Этот бардак будет длиться ровно столько, сколько потребуется, чтобы раскрыть преступление. И если придется в процессе расследования создавать для вас лично определенные неудобства, значит, я буду их создавать, а вам придется их терпеть, господин Найденов. Как получилось, что вы не знали, куда конкретно и с кем поехала Брайко?
– Она не успела мне рассказать. Я уже объяснял, меня не было в Москве, она позвонила и сообщила, что подвернулся перспективный проект, через полчаса она встречается с представителем заказчика и едет на место осмотреться. Обещала перезвонить, когда вернется, и все рассказать. Послушайте, Александр Иванович, ведь это все есть в протоколах, меня уже неоднократно допрашивали, вы могли бы просто прочитать и не держать меня здесь. Вы что, читать не умеете?
– Не умею. У меня по чтению в школе была «двойка». Зато я хорошо слушаю и пишу,– равнодушно сообщил Вилков.
Он почти не заглядывал в подготовленную накануне шпаргалку. Все реплики Найденова были банальными и предсказуемыми, за время следственной работы Александр Иванович тысячи раз сталкивался с теми, кто разговаривал и возмущался точь-в-точь как этот наглый тип в дорогом фирменном прикиде, и все ответные реплики были давно выучены Вилковым наизусть. Косноязычие косноязычием, а на память Шурик никогда не жаловался и единожды найденную формулировку запоминал на всю оставшуюся жизнь. В принципе с клиентами попроще, ворьем, пьянью и прочей швалью он особо не церемонился, не стремился «выглядеть» и беседовал с ними, как бог на душу положит, вовсю орудуя местоимениями вместо существительных и пренебрегая падежами, но если приходилось иметь дело со сложными делами и непростыми собеседниками, готовился заранее. То есть не только обдумывал и набрасывал план допроса, как делает любой более или менее добросовестный следователь, но и тщательно составлял шпаргалки с формулировками вопросов. Он давно знал, к каким плачевным последствиям может привести впечатление от его устной речи, столь далекой от совершенства, и по большому счету на само несовершенство ему было наплевать, но с впечатлением и его последствиями приходилось считаться, особенно если дело касалось работы.