— Ну… Они умны, но вряд ли гениальны, — ответила она после секундного размышления. — Клото и Лахесис даже сказали, что они всего лишь винтики по сравнению с теми, кто заседает в совете директоров и принимает решения.
Старина Дор согласно кивал головой и улыбался.
— Клото и Лахесис в грандиозной схеме и сами почти Шот-таймеры. Им так же присущи страх и близорукость… Но в целом это не так уж важно, потому что они тоже служат Предопределению. КА-ТЕТ.
— Они считают, что мы проиграем, если выйдем один на один с Атропосом?
— спросил Ральф. — Именно поэтому они и убедили себя, что, воспользовавшись черным ходом, мы исполним то, чего они хотят… Черным ходом, каковым является Хай-Ридж?
— Да, — ответил Дорренс. — Именно так.
— Отлично! — воскликнул Ральф. — Мне нравится тайное голосование.
Особенно…
— Нет, — прервал его Дорренс. — Это не то.
Ральф и Луиза смущенно переглянулись.
— О чем ты говоришь?
— Здесь все взаимосвязано. Очень часто именно так все и происходит в пределах Предопределения. Видите ли… Ну… — Он вздохнул. —Ненавижу такие вопросы. Никогда не отвечаю на них, разве я не говорил?
— Да, но…
— И не хватит ли? Все эти вопросы. Ужасно! К тому же бесполезно!
Ральф посмотрел на Луизу, затем вновь на Дорренса. Дор тяжело вздохнул:
— Ладно… Но это последнее, что я скажу, так что слушайте внимательно. Возможно, Клото и Лахесис послали вас в Хай-Ридж, руководствуясь неправильными мотивами, но Предопределение свое дело знает.
Там вы отлично справились с задачей.
— Спасая женщин, — вставила Луиза. Но Дорренс покачал головой.
— Тогда что же мы сделали? — Луиза почти кричала. — Что? Неужели мы не вправе знать, какую часть Предопределения мы исполнили?
— Нет, — ответил Дорренс. — Еще не время. Потому что вам еще многое предстоит сделать.
— Но это же безумие, — проговорил Ральф.
— Неправда, — возразил Дорренс. Он крепко прижимал к груди сборник стихов «О любви», глядя на Ральфа. — Слепой Случай — вот безумие.
Предопределение — это разум.
«Ладно, — подумал Ральф, — что же еще мы делали в Хай-Ридж, кроме того, что спасали женщин? И Джона Лейдекера? Не вмешайся я, Пикеринг, скорее всего, убил бы его, как и Криса Нелла. Может быть, это как-то связано с Лейдекером?»
Вполне возможно, но данное предположение не казалось правильным.
— Дорренс, — попросил он, — не согласишься ли ты сообщить нам кое-что еще? Потому что…
— Нет, — хмуро отрезал старина Дор. — Никаких вопросов больше, времени нет. Когда все закончится, мы вместе пообедаем… Если только еще будем здесь.
— О, отлично умеешь подбодрить, Дор. — Ральф открыл дверцу.
Луиза сделала то же самое, и они вышли из машины. Ральф, наклонившись, посмотрел на Джо Уайзера.
— Хочешь что-нибудь сказать?
— Да нет, вряд ли… Дор наклонился к Уайзеру и опять зашептал ему что-то на ухо.
Джо.
Нахмурившись, слушал.
— Ну? — спросил Ральф, когда Дорренс откинулся на сиденье — Что он сказал?
— Он попросил не забыть о моей расческе, — ответил Джо. — Понятия не имею, о чем он говорит, но разве это впервые?
— Это мне как раз понятно, — улыбнувшись, успокоил его Ральф. — Пойдем, Луиза, — смешаемся с толпой.
4
Когда они дошли до середины автостоянки, Луиза так сильно ткнула Ральфа локтем в бок, что тот споткнулся.
— Посмотри! — прошептала она. — Прямо! Разве это не Конни Чанг? Ральф посмотрел. Да, женщина в бежевом пальто, стоящая между двумя техниками с эмблемой Си-Би-Эс на куртках, без сомнения, была Конни Чанг. Слишком часто ее милое интеллигентное лицо мелькало на экранах телевизоров, чтобы сомневаться.
— Это она либо ее сестра-близнец, — согласился Ральф. Луиза, казалось, забыла о старине Доре, Хай-Ридж и лысоголовых врачах; в этот момент она вновь превратилась в женщину, которую Билл Мак-Говерн любил называть «наша Луиза».
— Что она здесь делает?
— Ну, — начал было Ральф, затем прикрыл рукой рот, чтобы скрыть невольную улыбку. — Кажется, происходящее в Дерри приобретает международный характер. Скорее всего, она отснимет материал для вечернего выпуска новостей перед зданием Общественного центра. В любом случае… Неожиданно, без всякого предупреждения, ауры вновь просочились в существование. Ральф чуть не задохнулся:
— Господи Иисусе! Луиза, ты видишь?
Хотя вряд ли, потому что, если бы Луиза видела, вряд ли Конни Чанг удостоилась бы хоть малейшего внимания. Зрелище было ужасное, почти за пределами постижимого, и впервые Ральф понял, что даже у яркого мира аур есть своя темная сторона, заставившая бы обычного человека пасть ниц и возблагодарить Господа за свое урезанное восприятие действительности.
«А ведь я даже не поднимался по лестнице. — подумал он. — Я только смотрю на этот расширенный мир как обычно смотрят в окно Я наблюдаю со стороны»
Но Ральф и не хотел очутиться внутри. От одного взгляда на нечто подобное возникало желание ослепнуть.
Луиза нахмурилась:
— Что, краски? Нет, не вижу. Мне следует попытаться? Что-то плохое? Он попытался ответить, но не смог. А через секунду Ральф почувствовал болезненное пожатие руки и понял, что объяснения излишни. К лучшему или к худшему, но теперь Луиза сама видела все.
— О Боже. — выдохнула она дрожащим голосом. — О Боже, о Боже, бедная Луиза.
С больничной крыши аура, зависшая над зданием Общественного центра, казалась огромным грязным зонтом. Но теперь стоять на автостоянке было все равно что находиться под огромной, невероятно ужасной москитной сеткой, чьи газовые стенки от старости покрылись зеленовато-черной плесенью. Яркое октябрьское солнце усохло до мутного кружка тусклого серебра. Воздух приобрел сумрачный, туманный оттенок, напомнивший Ральфу изображение Лондона конца девятнадцатого столетия. Теперь они уже не смотрели на саван Общественного центра; нет, теперь они были заживо погребены в нем Ральф ощущал голодное давление савана, пытающегося переполнить его чувством потери, отчаяния и смущения.