– Что такое? – участливо спросил брюнет, надвигаясь на меня, как теплоход из тумана.
– Да вот… – прошамкал я, старательно имитируя выпадение челюсти и попытки запихнуть выпавшее обратно.
Брюнет брюзгливо поморщился…
– Фу…
Я в это мгновение благополучно вынул из тайника свое холодное оружие. Но распаковывать пока не стал – просто незаметно перехватил поудобнее.
– Ты бы вынул ее совсем, – заботливо посоветовал из-за правого плеча один из блондинистых качков. – Она тебе сегодня не пригодится. Только лишнее членовредительство…
– Спасибо за заботу! – поблагодарил я, а сам подумал: «Лично тебе, извращенец заботливый, поврежу столько "лишних членов", сколько смогу».
– Не за что! – нежно похлопал меня по плечу качок слева. У меня от отвращения непроизвольно дернулось плечо. Оба блондина дружно засмеялись.
– Идиосинкразия, так это, кажется называется у вас, у медиков? – спросил брюнет и перевел для остальных: – Органическое отвращение. Ведь ты же медик, правда? Ой, как нас господин Разин не лю-убит… Жаль. Ну что же, бывает любовь и без взаимности. Это как раз наш случай, доктор.
Полукольцо голубых все теснее сжималось вокруг меня. Только позади оставалось всего двое. Все, пора было действовать. Положение не самое выгодное, но другого момента может не представиться.
Я оглянулся через плечо, оценил дистанцию (крашеный качок в ответ показал красивые зубы). Оглянулся через другое – второй соглядатай оказался не таким приветливым, не улыбнулся в ответ.
Пальцами правой руки заученным движением я сдернул фольгу с лезвия – и мой боевой коготь был готов к бою. Кусочек фольги я выпустил из пальцев. И увидел, как глаза брюнета тут же скользнули вслед за выпавшим на пол обрывком. Брюнет насторожился. Когда я поднял глаза, в его взгляде читалась напряженная работа мысли: он почуял: что-то не так. И судорожно пытался вычислить, с какой стороны грозит опасность. Пока не поздно…
Но было уже поздно. Почти не меняя положения тела, я резко ударил одного из качков ногой пониже колена. Правого, который был поближе. Не издав ни звука, огромный детина сложился пополам. В то же мгновение я, не замахиваясь, наотмашь нанес ему удар по шее. Недаром я был врачом: траектория удара была рассчитана так, чтобы наверняка рассечь яремную вену. Так и вышло. Кровь из вены ударила струей, заливая и меня, и все, что подвернется. Но он уже не видел этого, а я был уже занят вторым конвоиром.
Я повернулся к нему как раз вовремя, чтобы отбить удары, которые рассвирепевший блондин обрушил на меня. И нанести встречный – головой прямо в его чувственные губы. Удар получился: точный, сокрушительный, с характерным хрустом сломавшихся зубов.
Мой противник на мгновение замер, оглушенный. Я немного отступил в сторону, чтобы было с руки, и со вторым педерастом проделал ту же операцию, что и с первым. Только еще точнее и глубже.
Теперь уже кровь хлестала из двух глоток, заливая поляну. Я поднял голову. Вся здешняя «братва», совершенно обалдев от столь молниеносного и неожиданного развития событий, застыла на месте. «Как на концерте» – успел подумать я. Но через мгновение ситуация изменилась, и все они яростно кинулись в атаку.
Я сумел отступить еще на несколько шагов назад и почувствовал спиной холодный металл двери. По крайней мере, с этой стороны мне ничего не угрожало. Может, еще мусора расстроятся, что их лишили такого захватывающего зрелища, да откроют дверь… Тогда, меня и на этот раз бог милует. Но с богом еще туда-сюда, а мусорам-то по-любому веры нет. Без понту на них надеяться. Я решил стоять насмерть. «Отступать некуда, за нами Москва!»
И сразу за этим на меня обрушилась настоящая лавина ударов! Руки и ноги прилетали со всех сторон. Уследить за ними, а значит, эффективно обороняться, было нереально. Правда, слишком большое количество нападавших было мне на руку: они мешали друг другу. Но хватало и ударов, достигавших цели. Их наносили умелые бойцы, и били они в жизненно важные точки. Я почувствовал, что при таком напоре по-любому продержусь недолго. И сосредоточился исключительно на нападении.
Рефлекторным движением выхватил одну из дубасящих меня рук – ее владелец на мгновение оказался нерасторопнее остальных, – стиснул эту руку железными пальцами и изо всех сил рванул на себя. Незадачливый гей потерял равновесие и полетел прямо на меня. У меня не было времени даже рассмотреть своего «пациента» – я просто вонзил свое чудо-лезвие ему сбоку в шею и с резким усилием вспорол. Лезвие вошло глубоко. Снова кровь хлынула прямо на меня, на этот раз в лицо. Даже во рту я почувствовал ее вкус, а в нос ударил горячий кровяной пар.
Еще раз-другой попытался я проделать этот удачный трюк, но удача, похоже, повернулась лицом к голубым. Оно и понятно – задом-то боязно… Не вышло.
Какое-то время я продолжал отбиваться, наносил удары и резал все, что подворачивалось под бритву. А удачных ударов было все больше и больше. И вот я уже потерял свое чудо-лезвие. И вот уже почти потерял сознание. И вот…
– Несмотря на принятые меры, оказался вооружен! Несколько человек в пресс-хате тяжело ранены – один уже скончался!
– Разве же это люди?!
– Второй раз отправить его туда нельзя! Заключенные взбунтуются…
– И не нужно, все идет в соответствии со сценарием!
– Ворсистый, ты что здесь, вечно?
Это было первое, что произнес я, придя в себя после посещения пресс-хаты.
Миха Ворсиков, по кличке Ворсистый, замер на полушаге, как по команде «Замри!». Нога в синем спортивном трико повисла в полуметре от пола. Синие от татуировок руки остановились в воздухе. Голова была повернута ко мне, рот изумленно разинут, глаза вылезли из орбит. Ворсистый был смешон, как всегда, и я не удержался – рассмеялся. В тот же момент жуткая боль пронзила тело. Я непроизвольно застонал и рефлекторно выругался. Боль начиналась в голове, ей снова жутко не повезло.
Вдруг почему-то вспомнил, что в театре Карабаса-Барабаса ставили пьесу «33 подзатыльника». Карабас явно перестарался, разыгрывая свое любимое детище со мной в «Крестах». Если так будет продолжаться и дальше, главному герою скоро совсем выколотят мозги. У него же голова не деревянная, как у Буратино! И останется тогда незадачливый Карабас без главного героя. Или придется тогда идти за мозгами к Великому и Ужасному, по дороге из желтого кирпича. Хотя, это уже совсем другая сказка.
Ворсистый облегченно вздохнул и вышел из оцепенения:
– Уф-ф-ф… Ругаешься – значит хорошо! Дело пошло на поправку! Примета такая есть – как заматерился – значит, пронесло. В смысле полегчало!.. А ты кто таков? Обзовись. Меня откуда знаешь? Мы с тобой, вроде как, раньше не встречались. Лицо мне твое незнакомо. У меня память – знаешь какая? – будь здоров! – фотографическая! Если кого раз увидал – больше не забуду никогда. И всегда буду помнить, где, когда я тебя увидел и при каких обстоятельствах. Такая у меня память. А тебя я, корешок, не помню. Значит, никогда раньше не встречал, сто процентов! И мы снова возвращаемся к главному вопросу: откуда ты меня знаешь?