— Игнат, мой несчастный Игнат. — Толстуха подсела к супругу и нежно погладила его по субтильному плечику. — Я не могу смотреть, как ты мучаешься. Сегодня по старой памяти заглянула к Руневичу, рассказала ему о твоем состоянии. Говорит, что у тебя либо нервный срыв, либо нечто сродни маниакально-депрессивному психозу. Предупреждал, что второе гораздо серьезнее и, если его запустить, то оно может перерасти в очень тяжелую форму. И приобрести хронический характер, когда без стационара уже не обойтись. Так что тебе, дорогой, обязательно надо показаться хорошему психиатру. Руневич мне тут порекомендовал одного. А еще выписал какие-то транквилизаторы. Правда, я их не успела купить. Аптека закрыта.
— Лучше купи мне бутылку, — уверенный в безрезультатности подобной попытки, все же попробовал закинуть удочку Игнат.
И попытка, действительно, оказалась безрезультатной.
— Об этом Руневич тоже предупреждал, — бесстрастно довела до сведения мужа Светлана Петровна. — Ни капли спиртного в таком состоянии, если не хочешь, чтобы на тебя из всех углов полезли зеленые чертики. Так что бутылка только через мой труп. И можешь об этом больше не заикаться. Завтра куплю тебе транквилизаторы. Пей их. Только, пожалуйста, не все разом.
…Все разом Игнат пить не решился — мысль о том, что от этого можно и сдохнуть, пугала его даже в таком, казалось бы, совершенно безвыходном состоянии. Поэтому он ограничился только десятком маленьких белых таблеток. А уже минут через пять с удовлетворением отметил, что лекарство подействовало. Впервые за две недели напряжение отпустило. Будущее показалось окрашенным не в такие уж матово-черные тона безысходности. А рука сама потянулась к телефону.
«Довольно хандрить, — нарисовалась в мозгу вполне здравая мысль. — И так впустую угробил почти две недели. Сколько товара за это время проплыло мимо меня, сколько сделок, и среди них, возможно, и та, долгожданная, на которой я наконец смог бы поднять хорошие бабки. А сколько связей потеряно! Ведь не ответь на звонок какого-нибудь маклера три-четыре раза подряд, не перезвони ему в течение этого времени сам, и тот про тебя уже забывает, беспощадно вычеркивает из списка своих деловых партнеров».
А на почти непрекращающийся трезвон телефона Игнат последние две недели не обращал никакого внимания. Если от звонков в дверь его подбрасывало на кровати, как в эпилептическом припадке, то телефон в последние дни он приучил себя попросту не замечать. Когда же дома была Светлана, то она, подняв трубку, коротко отвечала, что мужа нет, когда появится — неизвестно, и сразу заканчивала разговор.
Теперь предстояла большая работа: обзвонить не менее ста человек, навешать каждому на уши лапши о своей двухнедельной тяжелой болезни, известить всех о том, что он, Астафьев Игнат Анатольевич, снова в строю, и опять всерьез браться за дело. И к черту упадническое настроение, которое лучше всего лечить не таблетками, а активной работой. А месяца через два, когда всё же получится поднять на какой-нибудь сделке хорошие деньги, можно будет с ухмылочкой победителя оглянуться назад, в эти жуткие дни, которые довелось пережить, и от души посмеяться над своим «простым нервным срывом» или (что гораздо серьезнее, как сказал психиатр Руневич) «маниакально-депрессивным синдромом» (который может перерасти в очень тяжелую форму).
«Ха-ха-ха! Мудрый старый доктор Руневич. Да не пошел бы ты к дьяволу! — Игнат наклонился и принялся шарить по нижней полке журнального столика, выуживая из вороха старых газет свой рабочий альбом. И в этот момент у самого уха ожил несколько обленившийся за последние дни телефон. — Ха! Оказывается, еще не все забыли о том, что я существую. Кому-то еще нужен Игнат Анатольевич. Здорово, ребята! Поздравляю всех с моим возвращением в эфир!» Игнат поднял трубку.
— Алло!
— А-а-а! Это ты, пидарас? Ну, тогда здравствуй.
Вот так — коротко и ясно!
Голос грузина Игнат узнал сразу. И то ли с испугу, то ли от неожиданности, то ли одновременно от того и другого капнул в трусы. Но всё же отыскал в себе толику смелости, чтобы не бросить сразу же трубку, чтобы не промолчать или безвольно ответить: «Да, это я», а негромко, но достаточно твердо произнести:
— Здесь нет пидарасов.
— Пожелаю, так будут. Прямо сегодня оформим тебя в этом качестве. Мне достаточно только молвить словечко своим пацанам, а твой адрес они не забыли.
Как у дряхлого паралитика, у Игната ходуном заходила нижняя челюсть. По лицу устремились вниз капельки пота. Телефонная трубка лишь чудом не выскользнула из влажной ладони. На то, чтобы не молчать и проскрипеть следующую фразу, пришлось основательно поднапрячься, при этом еще немного добавив в трусы, и собрать воедино остатки силенок.
— Послушай, зачем ты звонишь? Кажется, всё что хотел, ты уже получил.
— Зато не получил свое ты. То, что заслужил, — спокойно ответил грузин.
Игнат попытался припомнить, как же его зовут, но получалось, что этот бандюга за те несколько раз, когда им довелось пообщаться друг с другом, так и не соизволил представиться. Или, может быть, представлялся в самом начале знакомства, когда они в кафе пили пиво, но тогда Игнат был слишком пьян, чтобы запомнить имя своего собутыльника. А теперь спрашивать было поздно. Хочешь, не хочешь, а приходилось общаться с инкогнито.
Век бы ни с кем не иметь такого общения!
— Что заслужил? — пискнул Игнат. И совершенно не к месту подумал о пятнадцати тысячах баксов, которые ему обещал за Тамару «всегда выполняющий взятые на себя обязательства гордый горец» с Кавказа.
Какие там обязательства?!! Какие пятнадцать тысяч бачков?!! Да пропади они пропадом!!! Оставил бы только в покое этот бандюга, и на том большое спасибо!!!
— Что заслужил, говоришь, мохнорылый? А то ты не знаешь, — ухмыльнулся грузин, — что полагается растлителям малолеток. А тем паче, насильникам. По ментовским законам — восемь лет строгача. Это в среднем. Плюс-минус годика два. Всё зависит от доктора — то бишь, адвоката, — от смягчающих-отягчающих, от того, каково настроение у судьи. Но легавые — это потом. Разговор сейчас не о них. Просвещу-ка я лучше тебя, недалекого, что положено любителям бздюх по воровскому закону. А положены им, Игнат Анатольевич, дупель в жопу, место под шконкой поближе к параше, дырявая ложечка…
— Но это на зоне, — осмелился перебить грузина Игнат.
— Если желаешь, путевку на этот курорт я тебе обеспечу вне очереди. Хоть прямо сейчас отвезу Тамару в прокуратуру. Там она даст показания о том, как ты замочил из волыны ее родаков. Как вместе с сожительницей завладел всем ее имуществом, включая коттедж и две дорогие машины. Как почти год вы держали ее в заточении. Как истязали и пытались лишить ее рассудка. Как сначала хотели ее заземлить, [52] но потом ты, Игнат, передумал и решил загнать мне свою подопечную за пятнадцать тысяч «зеленых». Как накануне встречи со мной ты избил ее до беспамятства, а потом изнасиловал. Одним словом, дворники, [53] стоит им поднести такой пышный букет преступлений, просто опухнут от счастья. А потом ни один адвокат не отмажет тебя от вышака, а твою Светлану Петровну от «красненькой» . [54]