— Наверное, интересовался, когда девочки пропадали?

На это Большой Громила не ответил. Может, потому что голос Дорин стал напоминать голос Фрицика. Ну и, разумеется, голос «Тома-Тома».

— Но никогда не было никаких доказательств, так? — На этот раз Тесс решила задать вопрос сама. Она сомневалась, что, услышав ее голос, он ответит, но он все же ответил:

— Нет. Никаких доказательств.

— А тебе ведь и не хотелось, чтобы они были, а?

На сей раз ответа не последовало, и Тесс, поднявшись, нетвердой походкой дошла до бурой с белесыми проплешинами кепчонки, которая укатилась за дорожку на газон. Стоило ей ее поднять, как фонарь тут же погас. А в доме перестала лаять собака. В связи с этим ей вспомнился Шерлок Холмс, и, стоя на ветру под сияющей луной, Тесс вдруг услышала собственный смешок. Он прозвучал так грустно, как никогда прежде. Сняв свою бейсболку, она запихнула ее в карман куртки и напялила вместо нее кепку убитого. Кепка оказалась ей слишком велика, и она вновь сняла ее, чтобы чуть подтянуть ремешок на затылке. Она вернулась к телу мужчины, которого не могла счесть абсолютно невиновным… но определенно он не был настолько виновным, чтобы принять смерть от Отважной.

Она легонько постучала по козырьку бурой кепки.

— Ты ее надеваешь, когда собираешься в рейс? — заранее зная ответ, поинтересовалась она.

Штрельке не отвечал, зато вызвалась ответить хозяйка Клуба любительниц вязания Дорин Маркис:

— Ну, разумеется, нет. Когда ездишь от фирмы «Красный ястреб», ты всегда в кепке с красным ястребом — ведь так, любезный?

— Да, — отозвался Штрельке.

— И ездишь ты без перстня — правда?

— Без. Несуразно выглядит — не по-деловому. Да еще на этих грузовых автовокзалах какой-нибудь пьяный или обкуренный возьмет да и решит, что это настоящий камень. В драку-то не полезут — я слишком здоров и силен (по крайней мере был до этой ночи), но подстрелить могут. А я этого не заслужил — ни за фальшивый перстень, ни за те жуткие вещи, что творит мой брат.

— И вы с братом никогда не ездите по делам компании одновременно, не так ли?

— Так. Когда он в рейсе, я работаю в офисе. Когда в рейсе я, он… ну, понятно. Полагаю, вам известно, чем он занимается, пока меня нет.

— Но ты должен был рассказать! — заорала на него Тесс. — Даже если у тебя просто возникли какие-то подозрения, надо было рассказать!

— Он боялся, — мягко пояснила Дорин. — Так ведь, любезный?

— Да, — отозвался Эл. — Боялся.

— Своего брата?! — переспросила Тесс, либо не веря этому, либо не желая в это верить. — Боялся своего младшего брата?!

— Нет, — ответил Эл Штрельке. — Ее.

39

Когда Тесс, вернувшись в свою машину, завела двигатель, «Том» спросил:

— Ну откуда тебе было знать, Тесс? Все произошло слишком быстро.

Так-то оно так, если не учитывать самое главное, что теперь пугало больше всего: отправившись карать насильника, точно киношный мститель-одиночка, она оказалась на пути в преисподнюю.

Тесс поднесла пистолет себе к виску, потом опустила. Нельзя, не сейчас. Она была в долгу перед теми женщинами, что остались в трубе, и перед теми, кто может в ней оказаться, если Лестеру Штрельке все сойдет с рук. А после всего того, что она уже совершила, важно было во что бы то ни стало наказать его.

Ей предстояло сделать еще одну остановку. Но не на своем автомобиле.

40

Подъездная дорожка на Тауншип-роуд, 101, была недлинной и немощеной — просто две окаймленные кустами колеи. Кусты росли настолько близко, что царапали бока старого синего пикапа «Ф-150», пока Тесс ехала на нем к маленькому дому. Опрятностью дом не отличался. Это было древнее мрачноватое обиталище, как в триллере «Техасская резня бензопилой». Надо же, как жизнь порой подражает искусству! И чем примитивнее произведение искусства, тем ближе сходство.

Тесс даже не пыталась осторожничать — какой смысл выключать фары, если Лестер Штрельке наверняка уже узнал шум мотора этого грузовичка, как своего брата по голосу?

Она все еще была в бурой с белесыми проплешинами кепке, которую носил Большой Громила вне работы, в «счастливой» кепке, которая в конце концов вдруг подвела. Кольцо с фальшивым рубином оказалось сильно велико, и она сунула его в левый передний карман своих вместительных штанов. Выходя на «охоту», Маленький Громила одевался «под» своего старшего брата, и даже если ему — в силу отсутствия времени или мозгов — так и не представится возможность оценить всю иронию ситуации, когда его последняя жертва появится в той же экипировке, этот шанс будет у Тесс.

Подъехав к задней двери, она заглушила двигатель и вышла из машины. Пистолет был в руке. Дверь оказалась не заперта. Она шагнула в некий тамбур, где пахло пивом и протухшей едой. На огрызке провода с потолка свисала единственная шестидесятиваттная лампочка. Впереди стояли четыре переполненные емкости для мусора — тридцатидвухгаллонные, что продаются в «Уолмарте». У стены за ними возвышались стопки собранных лет за пять каталогов «Анкл Хенриз». Слева единственная ступенька поднималась к другой двери — она, вероятно, вела на кухню. На двери вместо ручки имелась древняя щеколда. Ржавые петли, как показалось Тесс, оглушительно заскрипели, когда она, нажав на щеколду, толкнула дверь. Часом раньше от подобного звука она застыла бы на месте. Однако сейчас это ее не беспокоило ни в малейшей степени. Она пришла выполнить задуманное — вот и все; и это освобождало ее от всякого лишнего эмоционального груза. Ее окутал запах жирного жареного мяса, которое Маленький Громила, видимо, готовил себе на ужин. До нее донесся смех с экрана телевизора. Какое-то комедийное шоу. «Сейнфелд», [52] подумала она.

— Какого черта тебя принесло? — Лестер Штрельке был явно рядом с телевизором. — У меня всего полторы банки пива, если ты за этим. Допью и лягу спать. — Она двинулась на голос. — Позвонил бы — я б тебе оставил…

Она вошла в комнату, и он увидел ее. Тесс не пыталась представить, какой будет реакция Лестера на появление его восставшей последней жертвы с пистолетом в руке, да еще в кепчонке, которую он сам надевал, когда его обуревали страсти. Однако, если бы она все же попыталась, ей вряд ли удалось бы вообразить нечто подобное. Его челюсть отвисла, и все лицо застыло. Выпавшая из рук банка с пивом выплеснула пену на единственный имевшийся на нем предмет одежды — пожелтевшие шорты.

Так смотрят на призрака, подумала она, направляясь к нему с поднятым пистолетом. Вот и хорошо.

Она успела отметить, что, хотя гостиная и представляла собой холостяцкое логово без всяких там стеклянных шаров со снежком и умилительных статуэток, «телевизионный уголок» оказался таким же, как у матери на Лейсмейкер-лейн: такое же кресло, такой же «телестолик» (правда, вместо чипсов «Чиз дудлз» на нем лежал пакет чипсов «Доритос», а вместо диет-колы стояла еще непочатая банка пива «Пабст блю риббон») и та же телепрограмма с Саймоном Коуэллом на обложке.