– А ты, Саенко, нисколько не изменился! – проговорил посетитель по-русски, поворачиваясь к господину Полю и делая шаг ему навстречу, – Такой же славный ворчун!
– Ох ты! – Саенко всплеснул руками и попятился. – Никак Борис Андреич!
– Он самый! – Ордынцев обнял Саенко, оглядел его. – А ты, как я погляжу, настоящий француз! Мастерскую открыл!
– Так что ж? Кормиться-то чем-то надо! – Саенко смущенно развел руками. – Ох ты! Что же я стою! – Он обернулся к двери, ведущей в хозяйские комнаты, и крикнул: – Иветка, живо на стол накрывай! Борис Андреич, господин Ордынцев приехали!
Из двери выглянула краснощекая физиономия Иветт, недовольно фыркнула:
– Что значит – накрывай? У меня ничего не готово! И я ни на каких гостей не рассчитывала!
Однако Саенко так грозно взглянул на нее, что Иветт тут же ретировалась. Правда, прежде она все же успела разглядеть стройного и красивого гостя, и выражение ее лица сделалось намного приветливее.
– Женился? – осведомился Борис, оглядываясь.
– Ну не то чтобы женился. – Саенко потупился. – Приятная женщина, с понятием, однако нет того, чтобы настоящий борщ сварить или, к примеру, галушки состряпать. Я уж не говорю про вареники с вишнями.
Он провел Бориса во внутренние покои, точнее, в небольшую комнатку за мастерской, усадил его в кресло.
– Чтой-то, Борис Андреич, вы с прошлой нашей встречи с лица маленько спали, – сердобольно начал Саенко, – опять же пиджак на вас болтается как на вешалке.
– Зато ты у нас раздобрел, Пантелей Григорьевич, – рассмеялся Борис, – брюхо вон как у бегемота!
– Да что ж, – не смутился Саенко, – хорошего человека чем больше, тем лучше! Иветка – баба справная, все при ней. И кормит хорошо, только борща не варит…
Тут он сообразил, что насчет борща уже в разговоре упоминал и по вареникам сокрушался.
– Давно ты от Аркадия Петровича ушел? – спросил Борис, стараясь, чтобы в вопросе звучало только простое любопытство.
– Дак ведь как… – Саенко обиженно засопел и отвернулся. – Жизнь-то у нас изменилась. Живет он в пансионе французском на всем готовом. Там за ним убирают и стол накрывают два раза в день. Одежду опять же в прачечную сдает, обувь мальчишка чистит, я-то ему зачем? Тут он и говорит как-то: «Из армии я вышел, денщика мне теперь не положено, так что прощай, друг Саенко, не поминай лихом!» Я: «Да как же, ваше сковородие, без меня-то? Послать куда с поручением, отнести там письмо или записочку, на словах передать…»
– А он что? – заинтересовался Борис.
– А он говорит, что дела все его закончились и будет он теперь писать мемуары!
– Да что ты! – удивился Борис. – Надо же – мемуары!
– И чтобы «сковородием» я его теперь не величал, – бухтел обиженный Саенко, – потому как все это в прошлом осталось, и теперь он никакой не полковник, а частное лицо, и полагается обращаться к нему «мосье Горецкий»! Тьфу!
Борис помнил, что Саенко, как ребенок, обожал всяческие титулы и именовал Горецкого, как полагалось в табели о рангах, «ваше высокородие», но произносил слова скороговоркой, так что получалось «сковородие». Аркадий Петрович только посмеивался.
Что-то во всем этом было подозрительное. Чтобы полковник Горецкий оказался не у дел… нет, он определенно темнит. Но Борису нет до него сейчас никакой заботы, у него своя задача.
– А вообще-то я к тебе не просто так зашел, на обед, а по делу…
– По делу! – рассердился Саенко. – Какие у нас с вами теперь дела? Вот раньше, помните?
Еще бы Борис не помнил! Как в девятнадцатом в Феодосии брали банду похитителей бриллиантов. Как шли в рейд против батьки Махно, как Саенко учил его правильно ездить на лошади. Как Пантелей спас ему жизнь, подделав мандат ЧК, чтобы выручить из депо, где сидели смертники. Как Саенко спас его честь, когда Борису доверили нечто чрезвычайно важное и дорогое, а он по глупости поддался на уловки хитрой дамочки [5] . И еще много всего с ними было там, в далекой России.
– Слушай, Пантелей Григорьевич, – начал Борис, тщательно подбирая слова и понизив голос, хотя говорили они по-русски, так что он мог не опасаться любопытных ушей мадам Иветты, – а не хотел бы ты прогуляться со мной тут в одно место?
– Куда еще? – Саенко крутанулся на стуле, как раньше, словно не оброс он за последнее время жирком от паштетов и окороков, приготовленных своей дородной мадам.
Борис промолчал, только посмотрел со значением в хитрые глаза Пантелея. Тот сразу все понял, но, не веря себе, по-бабьи всплеснул короткими руками:
– Пресвятая Богородица! Да неужто в Россию?
Борис молча кивнул.
– Уж не в эти ли заделались, поджигатели или шпионы? – насупился Саенко.
– Да нет… Тут, понимаешь, такая история вышла занятная…
И Борис шепотом поведал своему давнему знакомцу о том, как Аркадий Петрович уговорил его принять участие в экспедиции в Россию, чтобы найти там племянницу великого князя, что Борис нужен был тем людям по причине своего короткого знакомства с профессором Ртищевым, а то бы его и не взяли.
– Скрывать не буду, – со вздохом сказал Борис, – люди эти мне подозрительны. Командует у них бывший офицер, это-то сразу видно. Однако что у человека в душе, ведь с налету не узнаешь?..
– Чужая душа – потемки, – задумчиво согласился Саенко.
– Остальные все со странностями. Женщина – злая очень, нервная, еще один – циркач бывший…
– Ну, эти-то все жулики – такой подлый народ! – оживился Саенко. – Знал я одного фокусника в Краснодаре… сапоги мог снять, так что нипочем не заметишь! А уж про часы я и не говорю…
– А еще одного грабители убили вот буквально вчера ночью…
– Тоже, конечно, бывает, – уклончиво пробормотал Саенко, – третьего дня вот у нас в доме напротив в одну квартиру влезли ночью, а там мадам Ларю. Приличная женщина и не бедная – деньги в рост давала, побрякушки золотые в залог брала. Но тихо все, скромно, без лишнего шума. Серьезная мадам, ни с кем в разговоры не вступала и кофий пить никого к себе не звала. Ну, влезли они ночью – окно открыто оказалось, служанка Линетт в кино ушла и забыла, видно, про окно-то. А мадам услыхала шум и проснулась. Вышла проверить – они ее лампой бронзовой насмерть… Взломали захоронку, да и ушли. Линетт возвращается – нате вам! Шум, визг, полиция… Мадам выносят, Линетт в обмороке лежит…
А только я наутро своей хозяйке сразу сказал, что не обошлось тут без этой егозы Линеттки. Потому как полюбовник у ней завелся – ну, красавец мужчина! Из себя видный, одни усы чего стоят. Уж на что ты, Борис Андреич, для женского полу очень личность притягательная, так тот и тебя за пояс заткнет.