– Знаешь, я сейчас подумал о Фрэнке.
– О Фрэнке? Как он сумел вклиниться в наш разговор?
– Это долго рассказывать, любимая. Скажем так: долгое время я ходил как пороховая бочка с коротким фитилем. Фрэнк оказался тем самым бедолагой, которого угораздило нечаянно запалить фитиль. Он так и не понял, с чего это я взбеленился вчера вечером.
Девон перекатилась на живот, оказавшись на Райане; она сложила руки у него на груди, а подбородком уперлась в сплетенные пальцы.
– Ты поссорился с Фрэнком? Поэтому и пришел домой так рано?
– Да. Нет. – Райан вздохнул и провел пальцем по кромке ее волос. – Фрэнк меня действительно разозлил, но причина совсем не в этом. – Он улыбнулся, но что-то сжалось у него в груди. – Я пришел домой из-за тебя, – сказал он. – Потому что настало время признаться себе… в правде.
Сердце у Девон забилось.
– Что же это за правда?
Райан положил ее рядом с собой; голова ее уютно устроилась на сгибе его руки.
– Я так сильно хотел тебя, что не мог ничего ни делать, ни соображать, – прошептал он и стал осторожно гладить ее по бедру. Дыхание ее на мгновение замерло. – Все эти месяцы я говорил себе, что ты мне чужая, что я к тебе равнодушен. Ночью, лежа в постели, я каждый раз доводил себя до сумасшествия, до полупомешательства, воображая, что бы случилось, если бы я поднялся всего на несколько ступеней вверх и обнял тебя…
Щеки Девон снова запылали огнем.
– Я… я тоже… думала об этом. Глаза Райана вспыхнули.
– Правда? – спросил он с хрипотцой.
– Каждую ночь, – прошептала она.
Он придвинул ее к себе и стал нежно целовать.
– С этого дня – никаких отдельных комнат, дорогая. Никаких отдельных постелей! Слишком много времени мы потратили впустую.
Да, подумала Девон, да, слишком много времени впустую, а осталась всего одна неделя.
– Ты моя! – порывисто сказал Райан. – Слышишь? Ты принадлежишь мне, и больше никому!
Навсегда, Райан, навсегда. Пожалуйста, мысленно говорила она, пожалуйста, скажи три этих маленьких слова, и так и будет.
Но он не сказал. Вместо этого он соскользнул вниз, и Девон ощутила на животе его жаркое дыхание.
– Райан, – прошептала Девон горячим, срывающимся шепотом. – Райан…
Но тут его губы прикоснулись к ней, и она провалилась в сладостный туман.
Они проснулись на следующее утро, очень поздно, все еще в тесных объятиях друг друга.
– Ммм, – промычал Райан, прижавшись губами к ее шее.
– Ммм, – вздохнула Девон, запуская пальцы в его спутанную шевелюру.
Понежившись еще несколько минут, Райан сел и легонько шлепнул ее по попке.
– Эй, – возмущенно отреагировала Девон.
– Просыпайся, – ответил Райан. Он встал, вразвалку подошел к окну, рывком раздвинул занавески. – Уже утро, женщина. Ты знаешь, что это значит?
Девон, улыбнувшись, натянула на себя одеяло.
– Что надо поспать еще двадцать минут.
– Завтрак, – сказал Райан, снова подходя к постели, – вот что это значит! – Он стащил с нее одеяло и взял ее на руки. – Яичница. Бекон. Поджаренный хлеб.
– Райан! Сейчас же положи меня на место! Но вместо этого он потащил ее в ванную, не обращая внимания на то, что Девон, смеясь, колотила его кулаками по плечам.
– И несколько ведер кофе! – закончил он, ступая под душ. Крепко держа ее одной рукой, он на всю мощность включил воду. – Ты высосала из меня всю энергию! Мне требуется много пищи, чтобы восстановить силы.
Девон с удовольствием подставила смеющееся лицо теплым струям.
– Может быть, тебе еще что-нибудь нужно? – игриво спросила она, но, когда увидела, что при этих словах улыбка стала сходить с лица Райана, у нее перехватило дыхание.
– Да, – прошептал он; его ладони скользнули вниз по спине и обхватили ее бедра. – Да, дорогая моя, мне нужно… гораздо больше. Мне нужно…
Он приподнял ее, а она обвила его ногами за талию, и потом был только равномерный плеск воды, и вздохи, и невнятные бормотания мужчины и женщины, упивающихся любовью и забывших про все на свете.
– Так, – сказал Райан, – и это называется Нью-Йорк в праздничный день, а?
Девон, подняв на него глаза, улыбнулась. Они медленно шли, взявшись за руки, по аллеям Сентрал-парка, в той его части, которая называлась “овечья полянка”. День выдался жарким, солнечным. Просторная, густо поросшая сочной травой поляна была заполнена изрядно истосковавшимися по отдыху горожанами, с неподдельной радостью впитывающими в себя раздолье первого летнего праздника.
– Что это за вопрос поступил от коренного жителя Нью-Йорка?
– Начнем с того, что я не коренной житель. Я родился здесь, но потом мы с Джеймсом переехали на Лонг-Айленд.
Девон кивнула.
– Я знаю. Мне как раз это и интересно. Твои родители умерли?
– Нет, совсем не так драматично, – сказал Райан, натянуто улыбаясь. – Моя мать решила, что гораздо интереснее бродить по джунглям, чем воспитывать сыновей. А отец быстро сообразил, что раз она уехала, то с него автоматически снимается вся ответственность, и пустился наслаждаться “сладкой жизнью”.
Улыбка на лице Девон растаяла.
– Ты имеешь в виду, они тебя бросили?
– Если это выразить словами, будет звучать намного хуже, дорогая. К тому времени я уже успел прожить большую половину своей жизни с дедом, а не с родителями. Они постоянно куда-то уезжали, и мы с братом не входили в их планы.
– Так, значит, и ты, и Гордон переехали к Джеймсу?
– Гордон уже учился в университете. Он был на двенадцать лет старше меня.
– Ммм, – промычала Девон, – а интересно…
– Что?
– Да ничего. Просто… однажды, когда я приехала на каникулы, Гордон спросил меня, хорошо ли мне живется не… не дома. Он сказал, что знает еще одного подростка, которого, как он выразился, “спихнули”.
– Ты думаешь, он имел в виду меня? – с изумлением спросил Райан.
– Почему бы и нет? Это возможно, – пожала плечами Девон.
Даже очень возможно, подумал Райан. Совершенно логично. Это объясняло, почему Гордон так хотел обеспечить жизнь Девон и почему говорил, что чувствует себя виноватым, что забыл ее.
А вот я ее никогда не забуду, я о ней позабочусь, решил Райан, с любовью наблюдая, как легкий ветерок играет ее волосами. Плавным движением она подняла руку и отбросила их от глаз; простейшее, повседневное движение, но у Райана екнуло сердце. Он взял ее ладонь и сплел свои пальцы с ее.