Из нескольких фамилий, которые выписал себе в книжечку полковник Горецкий на острове Халки, удалось отыскать только адрес вдовы действительного статского советника Ильинского, она жила в небольшой, но находящейся в приличном доме квартире недалеко от дома самого Горецкого.
Дверь открыла самая настоящая русская горничная.
– Как доложить?
– Скажи, милая, что полковник Горецкий желает видеть по важному делу.
На горничную произвели впечатление отлично пошитый френч, запах дорогих табака и одеколона, поэтому она быстро вернулась и пригласила войти.
Посредине комнаты в большом кожаном кресле восседала крепкая с виду старуха. Полковник мигом отметил и платье из дорогой материи, и жемчужное ожерелье на шее, и множество колец на скрюченных артритом пальцах. Очевидно, вдова действительного статского советника сумела в свое время утаить от красных и махновцев кое-что ценное. Молодой мужчина, в котором Горецкий без труда узнал бывшего офицера, сделал несколько шагов по направлению к полковнику, припадая на одну ногу.
– Штабс-капитан Георгий Ильинский. Это моя тетка – Аглая Александровна Ильинская. Чем могу служить?
– Я, собственно, вот по какому делу, – начал Горецкий. – Вы ведь прибыли в Константинополь из Ялты?
– Ну да, жена заболела, и мы едва успели на последний пароход.
У окна послышалось какое-то движение, и полковник обратил внимание на молодую женщину, которая держала на коленях шитье. Горецкий поклонился и выжидательно поглядел на штабс-капитана, ожидая, что тот представит свою жену. Тот открыл было рот, но раздался скрипучий голос старухи:
– Не напоминайте, господин полковник, про тот кошмар. Как мы в том аду выжили – до сих пор удивляемся.
– Очень вам сочувствую, сударыня, но все же хотел бы прояснить для себя некоторые моменты. Не встречали ли вы на пароходе некую Марию Костромину? Точно установлено, что она ехала тем же пароходом из Ялты.
Старуха пожевала губами и нахмурилась.
– Что-то я не припомню… И почему вы так интересуетесь этой Марией… как ее там?
Горецкий молча показал ей свои бумаги. Она пренебрежительно отмахнулась:
– Жорж прочтет!
Ее племянник ознакомился с документами и, признав в полковнике некоторым образом лицо официальное, стал более напряженным.
– Ну как же, ма тант, как вы не помните! – воскликнул он. – Ведь это те две женщины, что все время находились рядом с нами. Мы и сошли с парохода вместе. Эта, вторая, Лидия…
– Лидия Антоновна, – послышалось от окна.
– Лидия Антоновна так помогла Наташе, когда ей было плохо!
– Твоей Наташе всегда плохо! – проворчала старуха, не особенно церемонясь.
– Вы имеете в виду Лидию Антоновну Дурново? – напомнил о себе Горецкий.
– Вы ее знаете?
– Нет, но расскажите, пожалуйста, подробнее, как проходил отъезд. А также припомните все, о чем вы разговаривали в пути.
– Я, собственно, не очень… – растерялся штабс-капитан Ильинский, – я был при тетушке… Вот разве жена…
– Мария была в ужасном состоянии, – заговорила та тихим голосом. – Дело в том, что ее бросил любовник… – Она смущенно потупилась, и тут раздался окрик старухи:
– Что это ты, матушка, себе позволяешь? Да как же можно приличной женщине такие слова произносить? Да тебе и глядеть-то в их сторону нельзя было там, на пароходе, а не то что беседы вести! Распустились нынче, с этими революциями!
– Сударыня, – начал Горецкий строго, потому что старуха ему ужасно не нравилась, – племянник объяснил вам, что я – лицо официальное, пришел исключительно по делу и вопросы задаю не для пустого времяпрепровождения. Так что извольте не мешать разговору.
Старуха удивленно посмотрела на него и, внезапно придя в ярость, топнула ногой, но племянник склонился к ней и зашептал на ухо. Горецкий взял стул и подсел к молодой женщине. Вблизи стало видно, что она беременна.
– Я вас слушаю. Не стесняйтесь, расскажите все, что знаете.
Она оглянулась на мужа, упрямо нахмурилась и начала:
– Да, Мария оказалась в ужасном положении, потому что… в общем, он забрал то немногое, что у нее было. Они ночевали в гостинице…
– «Пале-Ройяль» – вставил Горецкий.
– Да, верно. Очевидно, он задумал ее бросить заранее, потому что она утверждала, что он подсыпал ей что-то в вино за ужином. Она спала очень крепко, а когда проснулась, то увидела, что в номере никого нет, и исчезли ее немногочисленные драгоценности и деньги.
– Несчастная женщина! Она не говорила, как звали того негодяя?
– Какая-то армянская фамилия… я не помню. Если бы не Лидия Антоновна, Мария бы совсем пала духом. Она вытащила ее из гостиницы и помогла сесть на пароход. Мария искала этого негодяя на пароходе, но, очевидно, он успел на более ранний, там был еще один… «Слава Азова». А мы плыли на «Илье Муромце».
– И больше они никого не встретили на пароходе из своих знакомых по гостинице? – упорно гнул свою линию Горецкий.
– Да, там был еще такой неприятный старик – хозяин гостиницы, который тоже в самый последний момент испугался красных и решил покинуть Ялту.
– Фома Сушкин – хозяин гостиницы? Вот как? Это многое объясняет… А у того негодяя была армянская фамилия? – бормотал Горецкий. – Акоп Мирзоян – знакомо вам это имя?
– Очень похоже, возможно…
– Что же было дальше?
– Потом мне самой стало очень плохо из-за морской болезни и… моего состояния, и Лидия Антоновна ухаживала за мной все время. Мы еще виделись несколько раз, когда жили на острове Халки, но потом мы приехали сюда. Что случилось с ними? Лидия Антоновна такая славная…
Полковник Горецкий посмотрел на небольшой еще живот, на темные мешки под глазами молоденькой жены штабс-капитана и решил не рассказывать ей, как страшно кончила жизнь ее попутчица Мария Костромина.
– Вы закончили, полковник? – прозвучал холодный вопрос штабс-капитана. – Наташа, иди к себе, у тебя утомленный вид.
Его жена молча, не простившись, скрылась в дальнем углу комнаты за занавеской.
– Полковник, я читал в газетах о смерти той женщины, – обратился к Горецкому штабс-капитан. – Вы не находите, что было бы бесчеловечно рассказывать моей жене о таком кошмаре?
– Я и не собирался этого делать, – Горецкий поднялся со стула. – Но не можете ли вы дать мне сведения о местонахождении Лидии Антоновны Дурново?
– Мы понятия не имеем, где они все! – закричала вдова действительного статского советника. – И так отбою нет от просителей! И ходят, и просят, как будто дела другого у них нет!